Вождение вслепую. Рассказ Рэя Брэдбери
Переводчик: Елена Петрова

« Все рассказы Рэя Брэдбери


« Вождение вслепую


Driving Blind

1997


217

- Видал?

- Что такое?

- Туда смотри, не зевай!

Но огромный шестиместный "студебеккер" 1929 года уже исчез из виду.

Один из горожан, коротавших время у скобяной лавки Фремли, вышел на проезжую часть и проводил автомобиль долгим взглядом:

- Какой-то ненормальный нахлобучил капюшон и сел за руль! Капюшон - как у палача, черный, все лицо закрывает. Этот тип вел машину вслепую!

- Я видел, я видел! - отозвался не менее изумленный мальчик, стоящий неподалеку. Этим мальчиком был я, Томас Квинси Райли, более известный как Том или Квинт и в высшей степени любознательный. Я побежал следом.

- Эй, стой! Во дает! Езда вслепую!

Я почти поравнялся с невидящим водителем на перекрестке улиц Мэйн и Элм, где "студебеккер", преследуемый звуком сирены, свернул на Элм-стрит. Ошеломленный этим движущимся видением, один из городских полицейских оседлал мотоцикл и пустился в погоню.

Когда я подбежал к машине, она была уже прижата мотоциклом к тротуару: нога в форменном ботинке стояла на подножке, а сам офицер полиции, Уилли Креншоу, сурово глядел на черный Капюшон и на того, кто скрывался под этим Капюшоном.

- Попрошу это снять,- сказал он.

- Для начала взгляните на мои водительские права,- послышался приглушенный голос. Из окна выплыла рука с правами.

- Мне нужно видеть ваше лицо,- сказал Уилли Креншоу.

- Там есть фотография.

- Я должен быть уверен, что это именно ваша фотография,- сказал Уилли Креншоу.

- Меня зовут Фил Данлоп,- прозвучал голос из-под Капюшона.- Адрес: Гэрни, улица Дес- Плейнз, дом сто двадцать один. Владелец автосалона "Студебеккер", расположенного по адресу: Гэрни- авеню, дом шестнадцать. Если вы обучены грамоте, то можете убедиться.

Уилли Креншоу, наморщив лоб, стал вчитываться в каждое слово.

- Эй, мистер! - сказал я.- Лихо у него получается, верно?

- Без тебя разберемся, сынок.- Полицейский еще решительнее вдавил ботинок в подножку автомобиля.- Куда направляетесь?

Привстав на цыпочки, я выглядывал из-за плеча офицера, который никак не мог решить, что делать: то ли выписать штраф, то ли арестовать этого сумасброда.

- Так куда вы направляетесь? - повторил Уилли Креншоу.

- В настоящий момент,- произнес голос из- под Капюшона,- я направляюсь на поиски места для ночлега, чтобы можно было пару дней поколесить по вашему городку.

Уилли Креншоу наклонился к окну автомобиля:

- Что значит "поколесить"?

- Обкатать эту машину, как вы понимаете, а заодно расшевелить местных жителей и привлечь их внимание.

- Уже зашевелились,- нехотя признал полицейский, оглядывая толпу, собравшуюся за спиной Томаса Квинси Райли, то есть за моей спиной.

- Много там народу, мальчик? - спросил человек в Капюшоне.

Когда до меня дошло, что он обращается ко мне, я поспешил с ответом:

- Зашибись!

- Как ты думаешь, если я в течение суток буду разъезжать по городу в таком виде, люди согласятся на минуту остановиться и выслушать, что я им скажу?

- Еще бы! - ответил я.

- Вот вам и ответ, офицер,- произнес Капюшон, глядя перед собой - так, по крайней мере, казалось со стороны.- Я послушаюсь мальчика и задержусь в этом городе. Мальчик,- обратился ко мне голос,- ты не посоветуешь, где бы я мог побрить свое невидимое лицо и преклонить голову?

- У моей бабушки, она...

- Отлично. А скажи, мальчик...

- Меня зовут Томас Квинси Райли.

- По прозвищу Квинт?

- А вы откуда знаете?

- Прыгай в машину, Квинт, будешь показывать дорогу. Но даже не пытайся заглянуть под Капюшон.

- Будьте уверены, сэр!

Сердце у меня трепетало, что кроличий хвост. Обойдя вокруг машины, я уселся на переднее сиденье.

- Разрешите откланяться, офицер. Если будут вопросы, найдете меня по месту жительства этого мальчугана.

- Вашингтон-стрит, дом шестьсот девятнадцать...- начал я.

- Без тебя знаю! - вскричал офицер.- Чтоб ты провалился!

- Вы готовы вверить меня заботам этого ребенка?

- Проклятье! - Полицейский ботинок убрался с подножки автомобиля, и мы рванули с места.

- Квинт? - позвал голос из-под черного Капюшона.- Как меня зовут?

- Вы сказали...

- Забудь. Как бы ты сам хотел меня называть?

- Наверно... мистер Мистериус?

- Лучше не придумаешь! Итак, где мне свернуть налево, направо, направо, налево и снова направо?

- Ну, вы даете! - только и сказал я.

И мы двинулись с места; я жутко боялся попасть в аварию, а мистер Мистериус, добродушный и совершенно спокойный, безупречно выполнил левый поворот.

Когда нужно чем-то занять руки, чтобы успокоить нервы, женщины обычно берутся за вязанье.

Моя бабушка не вязала - она лущила горох. Почти каждый день, сколько я себя помню, у нас к обеду подавали зеленый горошек. Иногда она чистила бобы. А фасоль? Бабушка воздавала должное, и фасоли, но фасоль чистилась не так легко и аккуратно. Горох - совсем другое дело. Бабушка видела, как мы подошли к крыльцу, но продолжала освобождать от стручков мелкие зеленые шарики.

- Познакомься, бабушка,- проговорил я.- Это мистер Мистериус.

- Вот и славно.- Бабушка кивнула и заулыбалась неизвестно чему.

- Он носит Капюшон,- продолжил я.

- Вижу, вижу.- Бабушка оставалась столь же невозмутимой и приветливой.

- Он ищет комнату.

- В Писании сказано: ищите - и обрящете. По лестнице-то он сможет взойти? Прости Господи меня, старую.

- И еще его нужно накормить обедом,- добавил я.

- Извиняюсь, конечно, только как же он собирается обедать с этим мешком на голове?

- Это Капюшон,- сказал я.

- Вот-вот, в капюшоне.

- Я справлюсь,- глухо произнес мистер Мистериус.

- Он справится,- растолковал я.

- Будет на что посмотреть.- Бабушка очистила еще один стручок.- А как вас величать, господин хороший?

- Тебе же было сказано,- рассердился я.

- Да, верно,- кивнула бабушка.- Обед у нас в шесть,- сказала она и добавила: - Без опоздания.

За обедом, накрытым ровно к шести, шумели едоки - одни снимали у нас комнаты, другие приходили столоваться. Мой дед, вернувшись домой с золотых приисков и серебряных рудников Невады, не привез с собою ни золота, ни серебра и, перебравшись в библиотеку, поближе к своим книгам, позволил бабушке сдать комнаты на втором этаже трем холостякам и двум незамужним барышням; кроме того, с нами за стол садились еще трое соседских постояльцев. Это оживляло наши завтраки, обеды и ужины, да к тому же позволяло бабушке удерживать семейный ковчег на плаву. Сегодня около пяти минут было потрачено на бурные политические дебаты, минуты три ушло на дискуссии религиозного толка, а потом завязался самый приятный разговор: о том, что было предложено на обед; но как раз в этот момент появился мистер Мистериус, и все замолчали. Он скользнул мимо едоков, кивая Капюшоном направо и налево, а я, едва дождавшись, пока он сядет, громко выкрикнул:

- Дамы и господа, прошу любить и жаловать: мистер...

- Можно попросту, Фил,- глухо сказал мистер Мистериус.

Расстроенный, я опустился на стул.

- Фил,- повторили все вразнобой.

Гости уставились на него, гадая, видит ли он их взгляды сквозь черный бархат. "Как же он собирается есть в таком колпаке?" - думали они. Мистер Мистериус взялся за большую столовую ложку.

- Будьте добры, передайте подливку,- раздался его шелест.

- И картофельное пюре,- добавил он тихо.

- И зеленый горошек,- закончил он.

- И еще, госпожа Бабушка,- произнес он. Стоявшая в дверях бабушка заулыбалась. "Госпожа" показалось ей приятным штрихом.- Сделайте одолжение, подайте мое блюдо голубого фаянса.

Бабушка и впрямь поставила перед ним китайское фаянсовое блюдо с изображением садовых цветов, которое тут же наполнилось месивом, похожим на объедки из собачьей плошки: мистер Мистериус зачерпнул подливку, положил себе картофельного пюре, добавил горошка и размял все это вилкой до состояния однородной кашицы, стараясь не слишком привлекать наше внимание; у нас глаза полезли на лоб.

После недолгого молчания голос из-под черного Капюшона произнес:

- Не возражаете, если я прочту молитву? Никто не возражал.

- Господь милосердный,- прозвучал голос из- под Капюшона,- позволь нам принять эти дары любви, что изменяют нашу жизнь и направляют ее, приближая к совершенству. Пусть ближние видят в нас лишь то, что мы видим в них: совершенство и красоту, не требующие слов. Аминь.

- Аминь,- произнесли все хором, и тут мистер М. вытащил из складок плаща предмет, изумивший постояльцев и поразивший всех прочих.

- Вот это да! - вырвалось у кого-то (у меня).- Ни фига себе, соломинка!

- Квинт,- одернула бабушка.

- А что такого?

Действительно, это была соломинка, в два или три раза больше обычной; один ее конец исчез под Капюшоном, а другой погрузился в сдобренное подливкой собачье варево из пюре с горошком, которое бесшумно продвигалось вверх и исчезало в невидимых губах - незаметно и беззвучно, как исчезает под столом кошка.

Тут мы все принялись за еду, в смущении разрезая мясо, жуя и глотая так шумно, что нас бросало в краску.

А мистер Мистериус недоступно для наших взоров втягивал в себя свой полужидкий обед, не издавая даже бульканья. Краем глаза мы наблюдали, как пища, бесшумно скользя по соломинке, исчезала под Капюшоном - и так до тех пор, пока тарелка не опустела. Закончив трапезу, мистер М. положил руки на колени.

- Надеюсь,- произнесла бабушка, не отрывая взгляда от соломинки,- обед вам понравился.

- Зашибись,- ответил мистер Мистериус.

- На сладкое сегодня мороженое,-добавила бабушка.- Правда, оно почти совсем растаяло.

- Почти совсем растаяло! - засмеялся мистер М.

В тот чудесный летний вечер на веранде было раскурено три сигары и одна сигарета, мирно постукивало несколько пар спиц, а кресла-качалки разве что не взлетали в воздух, отчего соседские собаки начали подвывать, а кошки разбрелись куда подальше.

Среди облаков сигарного дыма, дождавшись паузы в постукивании спиц, дедушка, который появлялся только с наступлением темноты, сказал:

- Да простится мне такая бесцеремонность, но что вы намерены делать дальше, имея крышу над головой?

Мистер Мистериус облокотился на перила веранды, глядя, как нам казалось, на свой отполированный "студебеккер", поднес к Капюшону сигарету, затянулся и выпустил дым, даже не закашлявшись. Я с гордостью следил за каждым его жестом.

- Как вам сказать,- отозвался мистер Мистериус.- Передо мной открыто несколько путей. Видите ту машину?

- Машина заметная, как ее не увидеть? - сказал дедушка.

- Это "восьмерка", новейшая модель "студебеккера" класса "А". Пробег у нее - тридцать миль: от Гэрни до этих мест, да еще пара кругов по городу. У меня в автосалоне как раз помещаются три таких "студебеккера" и четверо покупателей. Мимо ходят одни фермеры, но эти в салон почти не заглядывают. Вот я и рассудил, что надо податься в более оживленный город, где можно крикнуть: "Прыгай!" - и люди хотя бы сделают разбег.

- Мы ждем продолжения,- сказал дедушка.

- Хотите, я вам продемонстрирую, о чем молю Всевышнего и чего непременно добьюсь? - с расстановкой произнес сигаретный дым, скопившийся под тканью.- Пусть кто-нибудь скажет: "Вперед!"

Тут из разных уст как по команде вырвался сигарный дым:

- Вперед!

- Прыгай, Квинт!

Я успел добежать до "студебеккера" первым, и как только мистер Мистериус опустился на переднее сиденье, мы сорвались с места.

- Направо, потом налево и еще раз направо, верно, Квинт?

Так оно и было: чтобы добраться до главной улицы, требовалось свернуть направо, потом налево и еще раз направо. Нас обдувало ветром.

- Что ты хохочешь, Квинт?

- Я не нарочно! До чего клево так кататься!

- Где ты набрался таких слов? Посмотри, кто- нибудь движется за нами следом?

- По тротуару - трое парней. А по мостовой - старые дядьки, тоже трое.

Он сбавил скорость. Где было шестеро человек, вскоре стало восемь.

- Скажи, Квинт, далеко ли еще до табачной лавки, где сидят досужие болтуны?

- Доехали уже - вы и сами знаете.

- Тогда смотри!

Проезжая мимо табачной лавки, он притормозил и сбросил газ. Из выхлопной трубы вырвался настоящий артиллерийский залп, какой услышишь разве что в День независимости, четвертого июля. Досужие болтуны вскочили со ступеньки и схватились за соломенные шляпы. Мистер М. приветствовал их еще одним залпом, прибавил скорость, и за ним уже побежали двенадцать человек вместо восьми.

- Вот так-то! - вскричал мистер Мистериус.- Чувствуешь, какая страсть? Чувствуешь, какое рвение? Ничто так не возвышает мужчину, как новехонький восьмицилиндровый "студебеккер" класса "А-один": в нем начинаешь чувствовать себя примерно как Елена, победоносно взирающая на Трою! Сейчас надо остановиться, поскольку здесь уже собралось достаточно народу, чтобы обменяться аргументами и вволю подискутировать. Ну-ка!

Мы остановились на середине перекрестка Мейн и Арбогаст, и мотыльки тут же слетелись на наше пламя.

- Это и есть самый что ни есть новейший "студебеккер", только-только с выставки? - поинтересовался городской парикмахер. Мои вихры были с ним хорошо знакомы.

- Новее не бывает,- ответил мистер М.

- Я первый подошел, я первый и спрашивать буду! - заявил мистер Багадосян, помощник мэра.Но денежки-то у меня! - В свете приборной доски возник третий претендент. Это был мистер Бенгстром, которому принадлежало кладбище вместе со всеми, кто на нем покоился.

- У меня покамест только один "студебеккер",- скромно заметил голос из-под Капюшона.- Жаль, конечно, но это так.

Тут по толпе прокатился недовольный ропот.

- Общая стоимость,- объявил мистер М., перекрывая ропот,- составляет восемьсот пятьдесят долларов.- Первый из вас, кто сунет мне в руку банкноту в пятьдесят долларов или такую же сумму в мелких банкнотах, получит право отогнать это сказочное чудо техники к себе домой.

Не успел мистер Мистериус выставить ладонь в окно, как на ней выросла стопка пятерок, десяток и двадцаток.

- Квинт?

- Да, сэр?

- Засунь-ка руку в ящик под приборной доской - там у меня бланки заказов.

- Сейчас, сэр.

- Бенгстром! Сирил Бенгстром! - Похоронных дел мастер кричал громче всех.

- Не волнуйтесь, мистер Бенгстром. Машина ваша. Распишитесь вот здесь.

И вскоре мистер Бенгстром с гомерическим хохотом отъезжал от перекрестка Мейн и Арбогаст, оставляя позади застывшую в молчании толпу. Он сделал вокруг нас два круга, отчего толпа пришла в еще большее уныние, а потом с ревом вылетел на трассу, чтобы показать свою удаль.

- Не горюйте,- произнес голос из-под темного Капюшона.- У меня в автосалоне есть еще один "студебеккер" последнего выпуска, модель "А-один", ну, может, найдется и еще один, но не более, хотя за ними нужно ехать в Гэрни. Не согласится ли кто-нибудь меня подбросить?

- Я! - закричали все.

- Вот, значит, как вы проворачиваете свои дела,- сказал дедушка.- Вот что вас сюда привело.

Этот разговор зашел поздно вечером, когда комаров стало заметно больше, а курильщиков и вязальщиц - меньше. У тротуара был припаркован еще один "студебеккер", на этот раз - ярко-красного цвета.

- Погодите, вы еще не знаете, что начнется, когда они увидят этого красавца в лучах солнечного света! - тихо посмеивался мистер Мистериус.

- Чует мое сердце,- сказал дедушка,- вы на этой неделе распродадите свой товар, а нам ничего не достанется.

- Не люблю строить планы и задирать нос,- отозвался мистер Мистериус,- но, похоже, так оно и будет.

- Ну и хитрец! - Дедушка пыхнул трубкой, предаваясь глубоким размышлениям.- Натянул на голову мешок, чтобы разжечь аппетиты и заставить о себе говорить!

- Дело не только в этом.- Мистер М. затянулся сигаретой через плотную ткань.- Это нечто большее, чем просто трюк, уловка или бравада.

- А что же еще? - спросил дедушка.

- А что же еще? - спросил я.

Настала полночь, но я так и не смог заснуть. Не спал и мистер Мистериус. Я тайком спустился по лестнице и нашел его во дворе, где он сидел в деревянном шезлонге, и, наверно, взгляд его был устремлен к светлячкам и еще дальше - к звездам; первые находились в непрерывном движении, вторые замерли в неподвижности.

- Здорово, Квинт,- сказал он.

- Можно спросить, мистер Мистериус?

- Спрашивай.

- Вы и спите в этом Капюшоне?

- Каждую ночь, из месяца в месяц.

- Всю жизнь?

- Почти.

- А сегодня вечером вы говорили, что это больше, чем уловка, больше, чем бахвальство. Тогда что же?

- Если я не ответил на этот вопрос постояльцам и твоему деду, почему я должен отвечать тебе, Квинт? - спросил Капюшон без лица, неподвижно темнеющий в ночи.

- Потому что мне интересно.

- Думаю, это самая веская причина. Присядь-ка, Квинт. Смотри, какие светлячки. Хороши, верно?

Я опустился на мокрую траву:

- Красивые.

- Так и быть,- произнес мистер Мистериус, поворачивая голову под Капюшоном в мою сторону.- Слушай. Задумывался ли ты, Квинт, что скрывается под этим Капюшоном? Не возникало ли у тебя желания сорвать его у меня с головы?

- Не-а.

- Это почему же?

- Помните, в "Призраке оперы" одна так и сделала - и что с ней стало?

- Ну, так как, дружище, сказать тебе, что под ним скрывается?

- Только если вы сами не против, сэр.

- Как ни странно, не против. Этот Капюшон появился у меня очень давно.

- Когда вы еще были мальчишкой?

- Можно и так сказать. Уже не помню, родился я в нем или надел позже. Когда попал в аварию. Или обгорел на пожаре. А может, какая-то женщина надо мной посмеялась и обожгла сильнее огня, оставив глубокие шрамы. Все мы так или иначе падаем с крыши или хотя бы с кровати. Когда грохаешься об пол - это все равно что падение с крыши. Раны заживают очень долго, а порой и вовсе не затягиваются.

- Хотите сказать, вы даже не помните, когда в первый раз нацепили эту штуковину?

- Прошлое стирается из памяти, Квинт. Я уже давно перестал понимать, что к чему. Эта темная ткань приросла ко мне, словно вторая кожа.

- А вы?..

- Что, Квинт?

- ...когда-нибудь бреетесь?

- В этом нет нужды - под Капюшоном не растет щетина. Полагаю, меня можно вообразить двояко. Либо как страшный сон, в котором видишь гробы, гнилые зубы, черепа и гнойные раны. Либо...

- Как?

- Либо как вообще ничто, просто ничто. Бороды нет - брить нечего. Бровей нет. Носа практически тоже нет. Веки - одно название: глаза открыты. Да и рта как такового нет, только шрам. Все остальное - пустое место, снежный простор, чистый лист, как будто кто-то полностью меня стер, чтобы потом изобразить заново. Вот так-то. Можно строить догадки на мой счет одним способом, можно - другим. Какой ты выбираешь?

- Не могу решить.

- Как же так?

Мистер Мистериус поднялся с шезлонга и теперь стоял босиком на траве, а его островерхий Капюшон указывал в сторону какого-то созвездия.

- А вы,- решился я,- так до конца и не ответили моему дедушке. Вроде бы вы приехали не только для того, чтобы распродать новые "студебеккеры",- а для чего еще?

- Ах, вот ты о чем,- кивнул он.- Дело в том, что я уже много лет одинок. В Гэрни особо не разгуляешься. Что я там вижу? Торгую машинами да прячусь под этим бархатным колпаком. Вот я и решил вырваться на простор, пообщаться с приличными людьми, с кем-нибудь подружиться, найти человека, который ко мне потянется или хотя бы согласится меня терпеть. Понимаешь, о чем я, Квинт?

- Не совсем.

- Какой мне прок торчать у вас в Гринтауне, набивать живот за обедом и смотреть на верхушки деревьев из окна своей мансарды? Спроси меня.

- Какой вам прок? - спросил я.

- Вот на что я уповаю, Квинт, вот о чем молю Бога, сынок: когда я снова войду в ту же реку, окунусь в ту же воду, сойдусь с людьми, пусть с малознакомыми, даже с чужими, пусть какая-нибудь дружеская привязанность, доброжелательность, а то и полулюбовь разгладит мои шрамы, изменит лицо. Пусть месяцев через шесть-восемь или хотя бы через год жизнь изменит мою маску, не срывая ее, чтобы воск, из которого слеплено лицо, по ночам не походил больше на страшный сон, а по утрам не превращался в ничто. Это тебе ясно, Квинт?

- Вроде бы ясно.

- Ведь люди, которые с нами рядом, способны наложить на нас заметный отпечаток, верно? Например, ты убегаешь гулять и прибегаешь домой, а дедушка исподволь на тебя влияет, лепит по-новому, когда успевает сказать тебе доброе словечко, обнять за плечи, взъерошить волосы, а раз в год, возможно, задать порку, да такую, что надолго запомнишь.

- Два раза в год.

- Ну, два раза. Люди, которые приходят к вам снимать комнаты или столоваться, ведут свои беседы, ты держишь ухо востро и пропускаешь их разговоры через себя, а ведь при этом ты тоже меняешься. Все мы барахтаемся в воде, в речке, в горном потоке, вбираем в себя каждое слово, каждое замечание учителя, каждый подзатыльник от хулигана, каждый взгляд и каждый жест непонятных созданий, которые известны тебе под именем женщин. Все это нас укрепляет. Служит нам утренней чашкой чая и ночным куском пирога, и человек на этом взрастает - или не взрастает, смеется или хмурится, а то и шагает по жизни без всякого выражения, но как бы то ни было, ты все равно находишься в этом русле: то окоченеешь, то растаешь, то пустишься наутек, то замрешь, как вкопанный. А я долгие годы стоял в стороне. Итак, на этой неделе я собрался с духом: как показать в выгодном свете машину - это для меня пара пустяков, а вот как показать себя - не имею понятия. И я решил испытать судьбу: авось к следующему году это лицо под Капюшоном сумеет стать другим, переменится в один прекрасный день или вечер, и я почувствую эту перемену, ибо я снова вхожу в этот поток, вдыхаю свежий воздух, позволяю людям до меня дотянуться, иду на риск, не прячусь за лобовым стеклом "студебеккера" - нового или старого. А на исходе следующего года, Квинт, я надеюсь навсегда сбросить этот Капюшон.

С этими словами, отвернувшись от меня, он сделал невероятный жест. У меня на глазах черный бархат оказался у него в руках, а потом упал на траву.

- Хочешь посмотреть, Квинт? - тихо спросил он.

- Нет, сэр, не хочу. Вы только не обижайтесь.

- Тебе неинтересно?

- Боязно.- Меня даже передернуло.

- Ясное дело,- сказал он, помолчав.- Сейчас чуток подышу, а потом опять закрою лицо.

Он три раза глубоко вздохнул, не поворачиваясь ко мне, высоко поднял голову и устремил глаза к светлячкам и немногочисленным созвездиям. Потом Капюшон вернулся на место.

Хорошо еще, подумал я, что ночь выдалась безлунная.

Через пять дней, через пять "студебеккеров" (один синий, один черный, два молочно-белых и один вишневый) мистер Мистериус сидел в том единственном автомобиле, который, по его словам, еще оставался непроданным - это был солнечно-желтый спортивный автомобиль с открытым верхом, яркий, как канарейка в клетке,- а я вышел из дому, засунув руки в карманы комбинезона, и стал высматривать на тротуаре муравьев или старые неразорвавшиеся петарды. Увидев меня, мистер М. предложил:

- Садись-ка на водительское место.

- Ух ты! А можно?

Я сделал так, как он сказал: крутанул руль и посигналил, но только один разок, чтобы не разбудить домочадцев, которые любили утром поспать.

- Признавайся, Квинт,- сказал мистер Мистериус; его Капюшон торчал над ветровым стеклом.

- В чем признаваться-то?

- Вижу, тебя распирает. Выкладывай, что у тебя на уме.

- Я всякое передумал.

- Это видно по твоему наморщенному лбу,- добродушно заметил мистер М.

- Я вот думаю: что будет через год - и с вами, и вообще.

- Интересно, сынок. Продолжай.

- Я так думаю: может, на следующий год, если у вас под этим Капюшоном заживет лицо, появится нос, вырастут брови, рот начнет как следует открываться, а кожа...

Я запнулся. Капюшон ободряюще кивнул.

- Вот я и думал: проснетесь вы как-нибудь утром и, даже не ощупав себя под Капюшоном, будете знать, что вы своего добились, смогли измениться, потому что разные люди и предметы сделали вас другим, и наш город тоже постарался и все такое прочее, и вы теперь человек что надо, и никогда уже не будете пустым местом.

- Говори, говори, Квинт.

- Ну вот, если так случится, мистер Мистериус, и вы сами будете знать, что вы теперь человек что надо и навсегда таким останетесь, вам даже не обязательно будет снимать этот Капюшон, правда?

- Как ты сказал, сынок?

- Я сказал: вам не обязательно будет сни...

- Это я слышал, Квинт, слышал,- выдохнул мистер М.

Повисла длинная пауза. Он издавал какие-то непонятные звуки, будто ему не хватало воздуха, а потом хрипло прошептал:

- Верно говоришь, можно будет и не снимать Капюшон.

- Потому что это уже будет неважно, правда ведь? Если вы сами уверены, значит, все в порядке. Так?

- Конечно. Да, конечно.

- И вы сможете носить свой Капюшон хоть сто лет, но кроме нас с вами никто не будет знать, что под ним. Мы-то не проболтаемся, а нам самим без разницы.

- Только мы с тобой будем знать. А как я буду выглядеть под Капюшоном, а, Квинт? Зашибись?

- Еще бы!

Мы долго молчали; плечи мистера Мистериуса пару раз дрогнули, он будто бы задыхался, а потом вдруг из-под Капюшона вытекло несколько капель влаги.

Я уставился во все глаза:

- Ой!

- Все нормально, Квинт, это просто слезы.

- Ничего себе.

- Все в порядке. Это слезы радости.

Тут мистер Мистериус выбрался из последнего "студебеккера", потер невидимый нос и промокнул бархатной тканью то место, где могли находиться глаза.

- Квинтэссенция Квинта,- сказал он.- Ты такой один на всем свете.

- Ну уж! Так про каждого можно сказать, верно?

- Если ты так считаешь, то да. Потом он спросил:

- Еще в чем-нибудь хочешь признаться или исповедаться, сынок?

- Глупости всякие лезут в голову. А вдруг...

Я замолчал, проглотил застрявший в горле комок и, не говоря ни слова, уставился сквозь руль на серебристую фигурку обнаженной женщины, закрепленную на капоте.

- А вдруг в те времена, давным-давно, вам совсем и не нужно было надевать Капюшон?

- Никогда? Вообще никогда?

- Да, сэр. Вдруг вам только показалось, что вы должны спрятаться, вот вы и натянули на голову эту штуковину, где даже прорезей для глаз и то нет. Вдруг ни в какую аварию вы не попадали, и на пожаре не обгорали, и на свет появились с обыкновенным лицом, и никакая женщина над вами не насмехалась? Могло ведь и так быть, правда?

- Хочешь сказать, что я всего-навсего придумал, будто должен носить власяницу и посыпать голову пеплом? И все эти годы жил с ложным ощущением, что мое лицо под Капюшоном - сущий кошмар или пустое место, чистый лист?

- Это мне только сейчас в голову пришло. Опять наступило молчание.

- И все эти годы я почему-то не ведал и даже не притворялся, что со мной все в порядке, ибо мое лицо всегда было на месте: рот, щеки, брови, нос, а посему мне и не нужно таять, чтобы себя изменить?

- Я этого не сказал...

- Нет, сказал.- С кромки Капюшона скатилась последняя слеза.- Сколько тебе лет, Квинт?

- Скоро тринадцать будет.

- Кто бы мог подумать? Прямо Мафусаил.

- Ну нет! Он-то совсем старый был. Но котелок у него варил - будь здоров!

- Вот и я говорю, Квинси. Котелок у тебя варит - будь здоров.

В очередной раз помолчав, мистер Мистериус предложил:

- Не пройтись ли нам по городу? Хочу размяться. Пошли?

Мы свернули на Центральную, по ней налево - на Грэнд, опять направо - по Дженеси, и оказались перед двенадцатиэтажной гостиницей "Карчер". Это было самое высокое здание в Гринтауне и далеко за его пределами.

- Квинт!

Капюшон нацелился на гостиницу, а голос из-под него произнес:

- Томас Квинси Райли, по глазам вижу, вы хотите задать еще один, самый последний вопрос. Смелее!

Поколебавшись, я сказал:

- Ладно, спрошу. Под этим Капюшоном действительно настоящая темнота? Может, там есть радиоантенна, или система зеркал, или потайные отверстия?

- Томас Квинси Райли, вы начитались выписанных из Рэйсина, штат Висконсин, фирменных каталогов "Игры, фокусы, маскарады".

- А что такого?

- Перед смертью завещаю этот колпак тебе - вот наденешь его и узнаешь, что такое настоящая темнота.

Голова повернулась в мою сторону, и я почти ощутил, как глаза прожигают темную материю.

- Сейчас, к примеру, я могу посмотреть сквозь твои ребра и увидеть сердце, похожее на цветок или на кулак, который то сжимается, то раскрывается. Веришь?

Я приложил кулак к груди:

- Верю, сэр.

- Ну и хорошо.

Он повернулся и указал своим Капюшоном на двенадцатиэтажное здание гостиницы.

- Знаешь, что я тебе скажу?

- Что, сэр?

- Прекрати говорить мне "мистер Мистериус".

- Нет, я не смогу!

- Не зарекайся! Я добился, чего хотел. Машины идут нарасхват. С божьей помощью. Но точку ставить рано, Квинт. Надо стремиться вверх и намечать новые цели. Как ты считаешь, получится из меня Человек-Муха?

Я чуть не задохнулся:

- Хотите сказать...

- Вот-вот-вот. Неужели ты не видишь меня на высоте шестого этажа, восьмого, двенадцатого, откуда я, не снимая Капюшона, машу рукой толпам зрителей?

- Ух ты!

- Рад, что ты одобряешь мою затею.- Мистер М. сделал шаг вперед и начал взбираться по стене, нащупывая опоры и залезая все выше. Оторвавшись от земли приблизительно на метр, он спросил:

- Какое можно предложить высокое имя для Человека-Мухи?

Я зажмурился и выпалил:

- Верхотур.

- Верхотур! Лучше не придумаешь! Полагаю, нас ждут к завтраку.

- Наверно, сэр.

- Пюре из бананов, пюре из кукурузных хлопьев, пюре из овсянки...

- Мороженое! - подхватил я.

- Почти совсем растаяло,- уточнил Человек-Муха и стал спускаться со стены.



 

Читайте cлучайный рассказ!

Комментарии

Написать отзыв


Имя

Комментарий (*)


Подписаться на отзывы


Е-mail

Ольга, 7 июня 2012

Тут же все понятно, мы все ходим в таких колпаках или масках. Он всего лишь сделал это явным. И здесь важно понять, что чтобы быть счастливым не нужно быть кем-то для кого-то. Главное быть честным и искренним с самим собой, ты важен, просто потому что ты есть.

Иринка, 5 мая 2011

Это прямо какая-то зарисовка к рассказу...Ну слишком уж открытый финал.Хотя бы намёк на то,что с ним было.

Написать отзыв


Имя

Комментарий (*)


Подписаться на отзывы


Е-mail


Поставьте сссылку на этот рассказ: http://raybradbury.ru/library/story/97/2/1/

Рассказ вошёл в сборники: