« Статьи
Часть 6: Проблема смерти и бессмертия. Тема времени в романе.
Символический аспект книги служит также средством, с помощью которого Брэдбери удаётся ярче выразить суть сложнейших глобальных философских проблем, в частности, вопросов смерти и бессмертия.
Один из основных мотивов сюжета связан с попыткой повернуть вспять возраст и избежать смерти. Отец Уилла Хэллоуэя стар, тогда как отца Джима Найтшейда вообще нет в живых, а сам Джим в раннем детстве чуть не умер. Так возникает тема страха перед старостью и смертью, впоследствии обретающего конкретное воплощение в виде Мрачного Карнавала Кугера и Дарка, который появляется впервые в сопровождении похоронной музыки, издаваемой органом-каллиопой. Даже паровозный свисток поезда-Карнавала напоминает о смерти: «Стенания всей жизни были собраны в нём из других ночей, дремавших в других годах: подвывание дремлющих при луне собак, просачивание через стёкла веранд январских ветров, несущих речной холод, от которого кровь стынет в жилах; плач тысячи тревожных сирен; или ещё хуже — обрывки дыхания, стоны протеста миллиарда людей, умерших или умирающих, но не желающих быть мёртвыми, их стоны и вздохи, вырывающиеся из-под земли!»
Мрачный Карнавал противоречит сам себе: всё в нём напоминает о смерти — чёрные одежды его хозяев, похоронная музыка, холод зеркал в Лабиринте, способных «убить своим ледяным сверканием». И в то же время он предлагает людям невероятный дар бессмертия. Что же это за бессмертие? Карнавал дарует его не всем подряд, а только «погибшим душам»: «Он вынюхивает испорченных мальчиков, раньше времени ставших мужчинами, они мучаются, словно от зубной боли, и карнавал находит их за двадцать тысяч миль... Он чувствует горечь и пожилых людей... которые невнятно оправдываются, потому что бесполезно, бесплодно прожили свой августовский полдень». Именно такие люди дают Карнавалу возможность «выпить добрую кружку похоти и агонии, чтобы зарядиться новой силой и энергией». По мнению Чарльза Хэллоуэя, «эти существа хотят зажечь души, которых бежит сон и которых днём терзает память о совершённых преступлениях. Мёртвая душа не воспламеняется. Но живая, неистовствующая, мятущаяся, проклинающая себя душа — это истинная сладость для таких, как они».
Здесь имеет место аспект духовного соблазна — тёмное притягивает тёмное. Согрешившему дают энергию злые силы. Акт соблазна есть одна из основных посылок христианства, он присутствует во всей житийной литературе: борьба с ним — это главное испытание, подстерегающее святых праведников на их духовном пути. Серафим Роуз описывает это так: »В действительности сами бесы предлагают такие искушения, которые согласуются с духовным сознанием или ожиданиями искушаемых. Тем, кто боится ада, бесы могут являться в ужасном виде, чтобы человек умер в состоянии отчаяния. Но тем, кто не верит в ад (или протестантам, которые верят, что они надёжно спасены, и поэтому не боятся ада), бесы, естественно, предлагали бы какие-то другие искушения, которые не обнаруживали бы столь явно их злые намерения. Подобным же образом уже достаточно пострадавшему христианскому подвижнику бесы могут являться в таком виде, чтобы соблазнить его, а не запугать». В романе Брэдбери бесы (Люди Осени) соблазняют смертных самым драгоценным, чего только можно желать — вечной жизнью, бессмертием. Обретший его обретает возможность заново прожить жизнь, изменить в ней то, что ему не нравится. Невольно на ум приходит «Фауст» Гёте. Но Мефистофель покупал души, то есть давал в обмен на них истинное бессмертие, вечную молодость. Карнавал же ничего не покупает. Зачем покупать, когда он может получать души даром? Ведь «большинство людей хватается за шанс обменять всё на ничто, на пустышку. И за это ничто, эту пустышку мы отдаём как безделушку свои бессмертные души».
Да, теоретически люди, катающиеся на чудесной Карусели, могут жить вечно. Но это возможно лишь с физической точки зрения — мисс Фоли, ставшая маленькой девочкой, не вернула себе рассудок ребёнка, а мистер Кугер, становясь «фальшивым» племянником мисс Фоли Робертом, в душе всё тот же злодей Кугер. Ведь «изменение роста и размера тела не изменяет сознания».
Брэдбери, пишет М.И. Киселёва, «интересует проблема смерти, как неотъемлемого свойства жизни, как неизбежности с точки зрения не родового «я», а — обособленного, индивидуального». Он ставит перед нами этическую проблему бессмертия, которой не возникает, например, в романах Р. Хайнлайна о Фонде Говарда — их герои создают кланы долгожителей и прекрасно чувствуют себя в любом возрасте, сохраняя молодость. Брэдбери же убеждён: физическое бессмертие ещё не делает человека счастливым, не даёт ему внутреннего равновесия — такая точка зрения опять же роднит Брэдбери с христианскими апологетами. Но в какой-то степени идея писателя перекликается и с классическими философскими теориями по данному вопросу, связанными, прежде всего, с экзистенциальной проблемой страха перед смертностью. «Конечность с самого начала делает экзистенцию бытием-при-смерти», — заявляет М. Хайдеггер в работе «Время и бытие».
«Страх смерти — страх потерять то, что я имею: своё тело, своё «я», свою собственность и свою идентичность; это — страх «потерять себя», столкнуться с бездной, имя которой — небытие... Исчезновение страха смерти начинается не с подготовки к смерти, а с постоянных усилий уменьшить начало обладания и увеличить начало бытия«, — такое определение даёт Э. Фромм в «Иметь или быть?»
Если углубиться в мировую литературную традицию, то данный аспект мы обнаружим и там: страх — один из главных врагов человека, по Данте, Прусту и Ибсену. Он мешает ему быть человеком в Божьем смысле, нарушает гармонию его взаимоотношений с миром, так как ввергает его в круговорот сиюминутных забот и суеты, отвлекает от духовного существования (об этом уже говорилось выше — см. толкование выдержки из Матфея о лилиях). В страхе перед концом люди торопятся жить, накапливая ненужное, судорожно цепляясь за каждый клочок ускользающего бытия.
Страх смерти — это и есть причина, толкающая людей на рабское бессмертие, даруемое Мрачным Карнавалом. Бессмертие же — лишь условность, очень поверхностная и относительная. Собственно, его нет, потому что нет самой смерти — есть только страх перед ней, как объясняет Чарльз Хэллоуэй: «Смерти нет. Её никогда не было, и её никогда не будет... Она — это не более чем остановившиеся часы, утрата, конец, крах... Ничто. И карнавал мудро полагает, что мы больше боимся этого Ничто, чем некоего Нечто. Ведь с Нечто мы можем бороться... Он показывает нам Нечто, что может в конце концов привести к Ничто, всё правильно. Роскошный блеск зеркал там, на лугу, это ведь наверняка необработанное Нечто».
Но ведь и Люди Осени тоже пользуются Каруселью, чтобы жить вечно! Однако и их существование трагично, и они — рабы Карусели, и они не в силах оторваться от неё, жить нормальной жизнью, умереть, наконец! Слишком силён её соблазн... Они обмануты своим мнимым могуществом, своей кажущейся властью над душами людей, тогда как они лишились собственной души, превратились в некие придатки Карнавала.
Человеку, если он хочет стать истинно бессмертным, необходимо не физическое,а духовное возрождение. Эту, по-видимому, основную мысль книги, Брэдбери иллюстрирует одной из финальных сцен, описывающей воскрешение Джима, едва не погубленного Каруселью. «Полужив, полумёртв, — говорит о Джиме Чарльз. — Джим и был таким. Искушённый злом. Теперь он зашёл слишком далеко и, может быть, его не вернуть. Но он ведь боролся, чтобы спасти себя, правильно? Протянул тебе руку, чтобы упасть, освободиться от дьявольской машины, разве не так? Поэтому мы закончим эту борьбу за него».
Но Джима нельзя воскресить обычным путём. Чарльз и Уилл пляшут и поют вокруг его бесчувственного тела. Они смеются, ибо «смерть просто смешна»). Ведь Карнавал питают слёзы печали, а смех и радость ему ненавистны. Они-то и воскрешают Джима.
Связь между символическими образами смерти и смеха (особенно в форме шутовства) — характерна не только для карнавальной, но и для общемировой культурной традиции. Мы сталкиваемся с ней ещё в эпоху античности и раннего христианства (с их комедиями и сатурналиями, впоследствии оттеснёнными аскезой). Однако в эру Возрождения традиция обновляется: мы находим её следы у Боккаччо, у Шекспира (сцены «Фальстафа», весёлые могильщики в «Гамлете», весёлый и пьяный привратник в «Макбете») и далее, в романтизме и символизме. В рассказе Э. По «Бочка амонтильядо» человека замуровывают в стене в шутовском костюме с бубенчиками. Герои «Декамерона» Боккаччо, рассказов По «Маска Красной Смерти» и «Король Чума», «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина пируют и веселятся перед лицом непосредственной угрозы смертельной болезни. «В основе — весьма древний и почтенный комплекс (соседство): смерть — шутовская маска (смех) — вино — веселье карнавала (carra navalis Вакха) — могила (катакомбы)», — полагает М. Бахтин. У романтиков и символистов (Ш. Бодлер, Новалис, В. Гюго и др.) смерть, по словам Бахтина, «перестаёт быть моментом самой жизни и снова становится явлением пограничным между здешней и возможной иной жизнью». Смех — как бы соединяет жизнь и смерть. В романе Брэдбери он имеет два аспекта: с одной стороны, умерщвляющая весёлость Карнавала, с другой — возрождающая сила радости положительных героев.
Проблема бессмертия в книге органически связана с темой временной обратимости, к которой Брэдбери не раз обращается в своём творчестве. Но речь идёт отнюдь не о путешествиях в прошлое или будущее. В отличие от Р. Хайнлайна, который строит на этом сюжет многих своих романов («Дверь в лето», 1956, «Свободное владение Фарнхэма», «Число Зверя») или Р. Баха («Единственная»), Брэдбери говорит о физической обратимости времени для отдельного человека, о «возврате молодости». Но если у Хайнлайна это происходит посредством науки, то у Брэдбери — с помощью волшебства.
Герои книги «И духов зла явилась рать» — Джим Найтшейд, мисс Фоли, Ури и другие жертвы Мрачного Карнавала предпринимают попытку «обойти» время. Но это удаётся им лишь внешне — видимый возраст не соответствует внутреннему состоянию, опыту реально прожитых лет.
Двойственный характер времени отмечен многими философами. А. Бергсон выделяет в метафизике (а роман Брэдбери во многом метафизичен) истинное, конкретное время (длительность) и постигающую его неинтеллектуальную интуицию.А известный русский мыслитель В. Муравьёв утверждает: «Для каждой личности есть два времени, внешнее принудительное, и внутреннее, ею создаваемое, когда она действует, образуя собственную последовательность событий». Очевидно, такая двойственная ситуация и обыгрывается в произведении Брэдбери: человек, омолодившийся принудительно, то есть хоть и по своей воле, но не естественным путём, начинает ощущать трагическое несоответствие между своим «внешним», физическим временем и внутренним, психическим «я». Это приводит к разладу с окружающим миром, к душевным страданиям, которые как раз-то и требуются Карнавалу. Чарльз Хэллоуэй рассуждает: «Если бы, Джим, я сделал тебя завтра двадцатипятилетним, твои мысли оставались бы всё равно мыслями мальчика, и это было бы видно всякому! Или если бы они превратили меня в десятилетнего мальчугана, то мой мозг продолжал бы оставаться мозгом пятидесятилетнего мужчины, и новоиспечённый мальчик был бы смешнее, непонятнее, старше своих сверстников. И получается, что время как бы вывихнуто... Разве в этом мире есть место для человека, который выглядит на двадцать, а сам старше Мафусаила...».
Можно, следовательно, рассматривать проблему времени в романе в двух аспектах: в морально-нравственном и теоретико-философском. В последнем случае иллюстрируется сама возможность временной обратимости, причём здесь она рассматривается автором как возможность физического омоложения или воскрешения, то есть «овладения временем», по Муравьёву, ведущего к моральной победе над категорией времени или «победы над смертоносностью времени», по Н.А. Бердяеву.
В плане «философии смерти и бессмертия» роман дополняет и более поздняя повесть-сказка «Канун Всех святых». История о том, как дети вместе с таинственным мистером Маундтраудом в канун Дня Всех святых спасали от неминуемой смерти своего друга Пифкина, связана с путешествием в страну мёртвых, с древнеегипетской мифологией, в частности, с мифами о боге смерти Осирисе. Ю.С. Серенков пишет, что «мистер Маундтрауд (под маской которого явно скрывается автор) выдвигает аргументы как эстетического (символы смерти могучи, они двигают людские души не только к благоговейному страху, но и к ожиданию чуда), так и психологического порядка, ибо мысли о физической смерти со всеми её аксессуарами, смерти, не оформленной символически, — это невыносимые мысли для живущих.
В сущности, Брэдбери отвергает утопическую модель физического бессмертия и заменяет её духовной победой над смертью как нравственной ущербностью. По мысли писателя, мёртв тот, кто лишился своих личностных, духовных качеств, своего внутреннего «я». Согласно христианскому учению, душа гибнет, попадает в ад, если человек не выполняет своего духовного призвания. Но и ад — тоже жизнь: очищение, искупление. Герои Брэдбери проходят через ад, чтобы обрести истинное, духовное бессмертие.