Объедки. Рассказ Рэя Брэдбери
Переводчик: Александр Чех

270

Ралф Фентрисс нахмурился и повесил трубку.

Его жена Эмили, все еще сидевшая за столом, оторвалась от утренней газеты и отставила в сторону кофейную чашку.

— И с кем же ты говорил? — поинтересовалась она.

— С Берил, — ответил он все так же хмуро.

— С Берил?

— Ты ее знаешь. Это подруга Сэма, почти что его жена. Чего не помню, так это ее фамилию.

— Ах, да! — оживилась Эмили Фентрисс, намазывая масло на гренок. — Берил Вероника Глас — вот ее полное имя. Голова разболелась?

Ралф Фентрисс коснулся рукой лба.

— Какого черта! Как она добралась до нас?

— И чего же хочет Берил Вероника Глас, Ралф?

— Нас, — ответил он, потирая рукою лоб.

— Нас? — Эмили отложила гренок.

— Она пригласила нас на обед.

— Какой кошмар!

— Можешь повторить еще раз.

— Сколько лет прошло после смерти Сэма?

— Три или четыре. Пожалуй, четыре.

— Мы можем на него не пойти? Я имею в виду обед.

— И как ты это себе представляешь?

— Какой кошмар! — повторила еще раз Эмили Фентрисс.

— Ну почему, — сказал Ралф Фентрисс, усаживаясь за ресторанный столик. — Почему они продолжают меня приглашать? Старые друзья наших дочек, бывшие любовники, чокнутые поклонники, неблизкие подруги, знакомые знакомых и близкие родственники дальних знакомых… Скажи на милость, что мы здесь забыли? И кстати, она-то где?

— Если не ошибаюсь, — ответила Эмили Фентрисс, выпивая второй бокал шампанского, она никогда не приходила вовремя. Я могу ответить и на первый твой вопрос. Они приглашают тебя именно потому, что ты всегда принимаешь подобные приглашения.

— Я боюсь их обидеть.

— Брось. Благодаришь за приглашение и не приходишь — только и всего.

— Я так не умею.

— В том-то все и дело.

— Можно подумать, ты поступаешь иначе.

— Я отношусь к происходящему легко. За шелком платья ты не найдешь обливающегося кровью сердца.

— Обливающегося кровью сердца?

— Каждый пьянчужка, сидящий в баре, почитает тебя за спасителя, каждый бродяга полагает, что ты можешь спасти его заблудшую душу, каждая проститутка уверена, что именно ты и есть тот самый адвокат, который займется ее делом, каждый политик, понимая, что под бумажником у тебя находится сердце, всячески пытается его умаслить, каждый бармен норовит рассказать тебе историю своей жизни, вместо того чтобы выслушать твою, полицейские только взглянут на твою физиономию и не желают тебя штрафовать, а раввины приглашают тебя на пятничные собрания, хотя прежде тебя считали чем-то вроде баптиста, каждая…

— Ладно тебе. Хватит.

— Должна же я была спустить пар! Лучше назови свой новый титул.

— Лауреат ежегодной премии Отзывчивого Сердца, учрежденной Обществом Красного Креста.

— На твоем месте, я не забывала бы об этом ни на минуту! Кстати говоря, вот и она.

— Берил Вероника! — воскликнул Ралф Фентрисс с напускной радостью в голосе.

— Можно просто Берил, — ответила подошедшая к столику молодая красавица.

— Садись же!

— Неужели ты думаешь, что я так и буду стоять? Это что — шампанское? Господи, этот бокал для меня слишком мал. Чего же ты ждешь?

Он наполнил ее бокал до краев.

Она мгновенно опорожнила его и прошептала:

— Пожалуйста, налей еще.

— Похоже, вечеринка будет долгой, — процедила Эмили Фентрисс сквозь зубы.

— Прости меня, бога ради, — извинилась Берил Вероника Глас.

— Налей уж тогда и мне.

Мрачно усмехнувшись, Ралф Фентрисс наполнил оба бокала.

— Как хорошо, что мы снова все вместе, — сказал он.

— Не все, — поправила его Берил Вероника Глас.

— Сколько прошло с тех пор?

— Четыре года один месяц и три дня, — ответила молодая женщина.

— Со времени нашей последней встречи?

— С момента его смерти.

— Ты о Сэме?

— О ком же еще? Что-то ты мне мало шампанского наливаешь.

Он вновь наполнил ее бокал до краев.

— Действует по-прежнему? Я имею в виду Сэма.

— Он и не думал прекращать.

— Но ведь прошло уже столько времени…

— А что здесь может поделать смерть? Хотела бы я знать, не мог бы ты привлечь покойника за приставание?

— Не знаю, не думал об этом. Сэм был упорным при жизни и не изменил своим привычкам и после смерти… — Фентрисс посмотрел на часы. — Прости, но почему ты пригласила сюда не кого-нибудь, а именно нас?

— Потому что у меня появился новый парень.

— Очень рад за тебя!

— Радоваться тут особенно нечему. Мы нравимся друг другу, но это ни к чему не приводит. И так уже больше года. Год и два месяца. Каждый раз я начинаю рыдать. Это все Сэм. Его штучки.

Сделав большой глоток шампанского, Ралф Фентрисс осторожно заметил:

— Мне кажется, тебе следует позволить твоему новому другу взойти на ложе твое. Только после этого крышка гроба закроется.

— Прости?

— Только после того, как ты позволишь твоему другу взойти на ложе твое в самом библейском смысле, займешься любовью с другим, только тогда Самуил, Сэмми, Сэм умрет окончательно.

Берил Вероника Глас смерила покрасневшего от смущения Ралфа Фентрисса долгим взглядом и зарыдала.

— Пожалуйста, не надо плакать! — принялся утешать ее он.

— Я ничего не могу с собой поделать! — Слезы лились ручьем. Успокоившись наконец, она заглянула в тарелку. — Что я наделала со своим салатом!

— Его так и так нужно было чуточку подсолить, — с нервной улыбкой сказал Фентрисс.

— Да, нужно было. А он никогда этого не делал…

— Ты о чем?

— О моем новом приятеле. Он никогда не восходил на мое ложе.

Фентрисс заказал еще бутылку вина и, дождавшись, пока ее откроют и разольют, добавил:

— Вот время и пришло.

— Выходит, что так.

— Ты и сама это знаешь. Опусти крышку гроба и закрой склеп.

Из глаз Берил вновь потекли слезы.

— Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть.

— Ты меня нисколько не обидел. Именно это я и должна была услышать. Ты действительно считаешь, что это нормально?

— Ты о чем?

— Если он взойдет? Я решила поговорить на эту тему с тобой именно потому, что ты был его лучшим другом. Я должна была попросить у тебя разрешения…

— Разрешения?! Ну, вперед!

— Нет-нет, я так не могу, ты же видишь! Ведь вы были так дружны, вас так много связывало, вы все друг о друге знали, с детских лет, со школы! Учеба, работа, все эти ваши любовные похождения. Ты в буквальном смысле заменял Сэму семью! И потому сегодня я пришла сюда за разводом!

Фентрисс откинулся на спинку стула.

— Вон оно в чем дело! Не расставание, не отделение, но именно развод! Но в каком же смысле — в юридическом или в церковном?

— Скорее в церковном. Вы оба вызывали у него восхищение. Нечего и говорить, он восхищался и мною. А такие вещи, как ты понимаешь, так просто не проходят… Порою часа в три ночи у меня звонит телефон, но я к нему никогда не подхожу. Я боюсь услышать его голос.

— Он этого больше не может.

— Кто его знает… Нет, он все может. И за завтраком я тоже боюсь снимать трубку. Помнишь, какие у нас были замечательные завтраки и обеды? Мы шли куда-нибудь в «Grand Cascade» или ехали за город, в «Hotellerie du Basbreau» или к «Pierrefonds», чтобы съесть по сэндвичу, и он всегда заказывал к сэндвичам самое лучшее вино, отчего они казались вкусными, словно манна небесная. Еще мне вспоминается «Hotel de la Poste» в Авиньоне… Интересно, сколько во Франции таких отелей?

— Я, — пробормотал Ралф Фентрисс. — Я…

— А какой там подавали невероятный томатный суп! Как-то раз мы заказали его три раза подряд и выпили за обедом несколько бутылок «Le Corton». И нам потом повезло, что нашелся свободный номер, возвращаться в Париж на машине мы уже не могли, и тебе пришлось спать в ванной.

— Я не хотел вам мешать.

— Сэм тогда сказал, ты можешь лечь с нами, только отвернись лицом к стенке…

— Старик Сэм…

— Он ведь не шутил.

— Не удивляйся, Эмили, это было еще до тебя.

— Как же, как же… — усмехнулась его жена. — Это было шесть лет назад, Уилме тогда исполнилось уже четырнадцать.

— Ах, да…

— Ничего страшного. Если ты помнишь, я сама тебя туда отпустила. Я привыкла доверять Сэму.

— Старик Сэм… И тем не менее я предпочел остаться в ванной и даже заткнул уши салфетками.

— Надеюсь, мы тебя не обидели?

— Несколько стонов и криков радости никого не обидят.

Он вновь наполнил вином бокалы.

— А помнишь, как Сэм попросил мэра Парижа перекрасить Эйфелеву башню в другой цвет? И ее перекрасили в мягкий оранжевый и теплый коричневатый цвета, как у большинства парижских зданий… Еще он боролся за то, чтобы сохранить старые автобусы с открытыми задними площадками, на которых так любили разъезжать по Парижу молодые люди, окликая встречных девушек…

— Да, так оно и было!

— И именно он, а не Общество любителей Хемингуэя включил в список журнала «Уикли Тур» бар Гарри на маленькой аллейке возле «L'Opera», где можно было съесть вкусную сосиску, запив ее дешевым пивом, и послушать рассказы бармена, который помнил Папу. И тут же, за углом, на Place Vendome управляющий отеля «Ритц» открыл по совету Сэма бар «Хемингуэй» — с приятной подсветкой, с большим портретом Папы и с множеством его книг, которые стояли на развешанных повсюду книжных полках, здесь можно купить граппу, которая, в общем, никому особо не нужна, но ее любил Папа! Именно Сэм выиграл проводившийся «Интернэшнл Геральд Трибьюн» конкурс «Кто в действительности похоронен в могиле Наполеона», доказав, что это был генерал Грант! А разве не он…

— Остановись! — прервал ее Ралф Фентрисс. — Горло пересохнет. На, промочи.

Она посмотрела на бутылку и удивленно пробормотала:

— Это же «Le Corton»! Вино, которое мы пили в Авиньоне!

Он часто заморгал.

— И как же это я его заказал?

С ее щеки сбежала слеза.

— Знаешь что? — спросил он.

— Что?

— Мне кажется, ты действительно любила Сэма.

— Да! Именно поэтому я и обратилась к тебе за помощью! Расскажи мне о нем что-нибудь мерзкое, что-нибудь по-настоящему ужасное, так чтобы я перестала его уважать, потом он перестал бы мне нравиться и, может быть, в конце концов я бы возненавидела его и сумела бы от него избавиться!

— Дай подумать… Так сразу ничего такого и не припомнишь…

— Давай-давай, говори!

— Мне нечего тебе сказать! Да, Сэм, конечно же, был первостатейным хамом, грубияном и бабником. Но все это ему было — как если одеть гетры или охотничью шапочку или не того цвета туфли к строгому темному костюму, не более. Все сходило ему с рук. Ох уж этот Сэм, этот ужасный мальчишка, звучало отовсюду, вы слышали, что он опять отмочил? Он ведь так и не вырос. Поймаешь его за тем, как он пикает с крыши, а он, оказывается, таким способом определяет, какая будет завтра погода. Застукаешь его в постели со своей любовницей, а он посмотрит на тебя глазами невинного четырнадцатилетки и объяснит, что ему стало любопытно, что ты в ней нашел. Ты помнишь, как он отправился во Францию в дни празднования двухсотлетия Французской революции и известил своих парижских друзей о том, что революция не удалась? И прежде чем его собрались прикончить, он успел перечислить все неудачи. Революция закончилась террором и Наполеоном. Монархия пришла и ушла. В тысяча восемьсот семидесятом парижские коммунары, с одной стороны, сражались с пруссаками, с другой — расправлялись друг с другом. Тысяча девятьсот четырнадцатый? Поражение! Францию нам пришлось спасать. Сороковой, сорок четвертый? Мы воевали и привели Де Голля [Де Голль, Шарль (1890-1970) — президент Франции в 1959-1969 гг.] в Париж. Провал за провалом! И что же сталось со страной? (При этих словах его парижские приятели вытащили ножи.) Франция стала самой удивительной страной, а Париж — самым прекрасным городом на свете! Услышав это, друзья попрятали свои ножики и расцеловали Сэма!

Теперь слезы бежали уже по его щекам. И была уже ее очередь сказать:

— Знаешь что? Я смотрю, ты тоже его любил!

— Да. Я даже ревновал его к тебе. Только никому об этом не говори.

— Не знаю, как она, а уж я об этом точно никому не скажу, — сказала Эмили Фентрисс, наливая еще вина.

Берил Вероника Глас допила свой бокал, чмокнула Ралфа в щеку и встала.

— Спасибо за вечер.

Она потянулась за кошельком.

— Брось ты! — остановил ее Ралф. — Лучше скажи, что ты сейчас намерена делать?

— Пойду позвоню моему приятелю.

— И дальше что?

— Попрошу его сделать то, о чем мы сегодня говорили. Взойти.

— А если и на сей раз ничего не выйдет?

— Это ты о ночных звонках?

— Хотя бы.

— Тогда… Тогда мне придется попросить вас о новой встрече. Еще такой же обед. Или, может, это требует слишком много времени? Тогда ленч. Или просто выпьем?

— Непременно выпьем, — вздохнул Ралф Фентрисс, — за обедом. А сейчас брысь.

— До встречи!

Она поцеловала Ралфа и его супругу и скрылась за дверью.

— Ты еще здесь? — обратился Ралф к женщине, сидевшей с ним за одним столиком.

— Здесь, хотя и чувствую себя пустым местом, — ответила Эмили Фентрисс.

На ступеньках их дома сидел какой-то совсем еще молодой человек. Он даже не шелохнулся, когда Ралф и Эмили Фентрисс остановились возле крыльца. Они долго стояли, глядя на него, прежде чем он почувствовал их присутствие и поднял на них заплаканные глаза.

— Господи, — сказал Фентрисс. — Ты ли это, Уилли Армстронг?

Уилли горестно покачал головой.

— Теперь уже, наверное, нет.

— Говори погромче. Я тебя плохо слышу.

— Я и сам не знаю, кто я теперь! — произнес молодой человек тоном обиженного маленького мальчика. — Уилма даже разговаривать со мной не хочет.

— Если не ошибаюсь, ты не видел ее уже с полгода.

— Да, — подтвердил Уилли Армстронг, понурив голову и закрыв лицо ладонями, так что голос его звучал глухо. — Она все еще не хочет со мной говорить. Я звоню каждый день, но она вешает трубку!

Фентрисс поразмыслил.

— Не значит ли это, что она…

— Да-а, — прозвучал приглушенный ответ, что она не хочет со мной разговаривать! — Но тут в голову Уилли пришла счастливая мысль, и он несколько приободрился. — Может быть, хотя бы вы со мною поговорите? Можно, я к вам на минутку зайду?

— Уилли, ты знаешь, который час?

— Я потерял свои часы. Я потерял все! Пожалуйста, я пробуду у вас только пять минут, я вам обещаю!

— Уилли, уже первый час ночи. Ты можешь поговорить со мною прямо здесь, на этом самом месте. Мы готовы тебя выслушать.

— Понимаете, — начал Уилли и вытер нос тыльной стороной ладони. — Дело в том…

— Не буду вмешиваться в мужской разговор, — сказала Эмили Фентрисс, обходя мужа. — Спокойной ночи, Уилли. Ралф, только недолго.

Ралф Фентрисс протянул было руку, чтобы задержать ее, но дверь уже закрылась за ней, и он остался наедине с Уилли.

— Присаживайтесь, господин Фентрисс, предложил Уилли, похлопав по ступеньке рядом с собой.

— Если речь идет всего о пяти минутах, я лучше постою.

— Ну, может, не пять, а десять, — всхлипнул Уилли Армстронг.

Фентрисс взглянул на ступеньку.

— Пожалуй, я действительно сяду.

И сел.

— Сейчас я вам всю расскажу, — начал Уилли. — Все началось с того, что Уилма…

Ралф Фентрисс вошел в спальню, волоча за собою пальто и распуская на ходу галстук.

— Вот я и протрезвел, — сказал он.

Жена подняла глаза от книги.

— Отчего такой похоронный вид?

— Я пообещал, что Уилма поговорит с ним еще раз. Что ты читаешь?

— Один из этих дурацких романов. Все прямо как в жизни.

— А это еще что?

Кивком головы он указал на клочки почтовой бумаги, лежавшие на бюро.

— Телефонные сообщения. Я их даже не смотрела. Решила предоставить это право тебе.

Он кивнул головой и взял одну из бумажек.

— «Срочно. Боско». Кто такой этот Боско?

— Я не знаю его фамилии. Это один из воздыхателей Тайны, который постоянно торчит у телевизора и в скором времени выживет нас из дома.

— Все понятно… — Он взял другую бумажку. — А это уже Арни Эймз. «Немедленно! Срочно! Не то я покончу с собой!» Как ты думаешь, он действительно может это сделать?

— Почему бы и нет? Он хороший парень, болтал бы только поменьше.

— Да, болтун каких поискать… Третье послание. Бад интересуется, что случилось с Эмили-младшей. А что, черт побери, случилось с Эмили-младшей?

— Это же твоя собственная дочка, которая живет в Нью-Йорке и пишет мыльные оперы! Припоминаешь?

— Все правильно. Да-да. Эмили-младшая… Она уехала из города, потому что за подобную писанину платили совсем недурные деньги. Господи, как пить хочется! Ты не знаешь, осталось ли в леднике пиво?

— Мы выбросили этот самый ледник много лет назад. У нас теперь холодильник.

— Да-да. — Он бросил бумажки. — Как мне надоело с ними разбираться! Может быть, ты все-таки мне поможешь? Половину мне, половину тебе — идет?

— Ну уж нет.

— А мне казалось, что супруги должны все делить, как это там — и в радости, и в горе.

— Ха-ха! — Она вновь вернулась к книге. Где же я остановилась…

Ралф Фентрисс поворошил бумажки, потом жестом крупье сгреб их все вместе и, слегка пошатываясь, направился в дальний конец коридора, оставляя позади пустые спальни Эмили-младшей, Тайны и Уилмы. Оказавшись на кухне, он взял с полки маленькие магнитики с нарисованными на них Микки-Маусами и прикрепил записки к дверце холодильника, после чего открыл ее и с радостью воскликнул:

— Две банки пива! Нет, даже не две, а три!

Холодильник оставался открытым не меньше четверти часа, свет его лампочки играл на счастливом лице мужчины лет сорока с небольшим, державшего в каждой руке по банке пива.

Послышалось шарканье домашних туфель, и на пороге кухни появилась Эмили Фентрисс.

Она долго смотрела на своего мужа, который занимался весьма странным делом: доставал из холодильника банку за банкой, коробку за коробкой и после непродолжительного изучения бросал их в мешок для мусора.

Зеленый горошек в маленькой чашке. Полчашки кукурузы. Кусок ветчины и тарелка с мелко нарезанной солониной. Холодное картофельное пюре. Луковый соус.

Мусорный мешок быстро наполнялся.

— Позволь спросить, чем это ты здесь занимаешься? — не выдержала наконец Эмили Фентрисс.

— Сама видишь. Очищаю наш ледник… вернее, наш холодильник.

— Ты выбрасываешь совершенно нормальные продукты!

— Нет, — ответил он, обнюхивая пучок зеленого лука, и бросил его в мешок. — Я не назвал бы эти продукты нормальными.

— Ну а как бы, интересно, ты их назвал?

Он заглянул в мусорный мешок.

— Объедки, вот что это такое, — хмыкнул он и, захлопнув дверцу холодильника, повторил еще раз: — Самые настоящие объедки.

Подписаться на отзывы

Подписаться на отзывы