Опять влипли. Рассказ Рэя Брэдбери
Переводчик: Елена Петрова

191

Эти звуки возникли среди лета, среди тьмы.

Около трех часов ночи Белла Уинтерс села в постели и прислушалась, а потом снова легла. Через десять минут она услышала все тот же шум, доносившийся из мрака, от подножия холма.

Белла Уинтерс жила в Лос-Анджелесе, неподалеку от Эффи-Стрит, на Вандомском холме, в квартире первого этажа; обитала она здесь всего ничего, несколько дней, поэтому все пока было ей в диковинку: этот старый дом, старая улочка, старая бетонная лестница, поднимавшаяся круто в гору от самого подножья - ровно сто двадцать ступеней. И как раз сейчас...

- Кто-то поднимается по лестнице, - заговорила Белла сама с собой.

- Что такое? - сонно переспросил ее муж Сэм.

- На лестнице мужские голоса, - сказала Белла. - Разговоры, крики, едва ли не до драки доходит. Я и прошлой ночью их слышала, и позапрошлой, но...

- Кого? - не понял Сэм.

- Ш-ш-ш, спи. Я сама посмотрю.

Она выбралась из постели, подошла к окну, не зажигая света - и в самом деле увидела двух мужчин, которые переругивались, ворчали, кряхтели - то громко, то приглушенно. До ее слуха донеслись и другие звуки: глухие удары, стук, скрежет, будто в гору затаскивали какой-то громоздкий предмет.

- Неужели в такое время кто-то надумал переезжать? - спросила Белла, обращаясь к темноте, к оконному переплету и к себе самой.

- Это вряд ли, - пробурчал Сэм.

- А похоже...

- На что похоже? - Сэм только теперь окончательно проснулся.

- Как будто двое тащат...

- Господи помилуй, кто кого тащит?

- Двое тащат рояль. По лестнице.

- В три часа ночи?

- Двое мужчин и рояль. Ты только прислушайся.

Муж, заморгав, сел и насторожился.

В отдалении, где-то на середине склона, раздался протяжный стон, какой издают от резкого толчка рояльные струны.

- Убедился?

- Надо же, так и есть. Но кому придет в голову красть...

- Они не крадут, они доставляют по адресу.

- Рояль?

- Я тут ни при чем, Сэм. Выйди, поинтересуйся. Нет, погоди, я сама.

Кутаясь в халат, она выскочила за дверь и пошла по тротуару.

- Белла, - яростно прошипел Сэм ей вслед. - Куда тебя понесло?

- Женщина в пятьдесят пять лет, толстая и страшная, может смело гулять по ночам.

На это Сэм ничего не ответил.

Она бесшумно добралась до кромки склона. Где-то внизу - у нее не осталось сомнений - двое ворочали неподъемный груз. Временами он издавал протяжный стон и умолкал.

- Эти голоса... - прошептала Белла. - Почему-то они мне знакомы.

В непроглядной тьме она ступила на лестницу, которая мутной полосой уходила вниз, и услышала разносящийся эхом голос:

- Опять из-за тебя влипли.

Белла замерла. Где же, недоумевала она, я слышала этот голос, причем тысячу раз!

- Ау! - окликнула она.

Отсчитывая ступеньки, Белла двинулась вниз, но вскоре остановилась.

И никого не увидела.

Тут ее пробрал холод. Незнакомцам просто некуда было деться. Склон шел круто вниз и круто вверх, а они волокли тяжелое, громоздкое пианино, ведь так?

"С чего я взяла, что это пианино? - удивилась она. - Я ведь только слышала звук. Однако сомнений нет, это пианино. Причем в ящике!"

Она медленно развернулась и пошла наверх, преодолевая ступень за ступенью, медленно-медленно, и голоса тут же зазвучали вновь, будто только и ждали, чтобы она убралась восвояси после того, как их спугнула.

- Ты что, спятил? - негодовал один.

- Да я хотел... - начал другой.

- На меня толкай! - закричал первый.

"А второй-то голос, - подумала Белла, - он ведь мне тоже знаком. И я даже знаю, что сейчас последует!"

- Эй, ты, - сказало ночное эхо далеко внизу, - не отлынивай!

- Так оно и есть! - Белла закрыла глаза, откашлялась и едва не упала, присаживаясь на ступеньку, чтобы отдышаться, перед ее мысленным взором проносились черно-белые картины. Почему-то ей привиделся 1929 год: она сама, еще девочкой, сидит в кино, в первом ряду, а высоко над головой мелькают светлые и темные кадры, она замирает, потом смеется, потом опять замирает и опять смеется.

Она открыла глаза. Где-то внизу перекликались все те же голоса, скрежетал груз, в ночи разносилось эхо, незнакомцы выходили из себя и сталкивались шляпами-котелками.

Зелда, подумала Белла Уинтерс. Надо позвонить Зелде. Она знает все. Кто, как не она, объяснит мне, что происходит. Зелда и никто другой!

Вернувшись в дом, она набрала З, потом Е, потом Л, Д, А и только тут сообразила, что делает не то; пришлось начать сначала. Телефон звонил очень долго, пока ей не ответил досадливый спросонья голос Зелды, жившей на полпути к центру Лос-Анджелеса.

- Зелда, это я, Белла!

- Сэм умер?

- Нет, что ты, мне прямо дурно стало...

- Ах, тебе дурно?

- Зелда, ты, наверно, решила, что я схожу с ума, но...

- Ну, сходишь с ума, а дальше что?

- Зелда, в прежние времена, когда в окрестностях Л.-А. снимали кино, натурные съемки проходили прямо здесь, в самых разных местах, так ведь? В калифорнийской Венеции, в Оушен-Парке...

- Чаплин снимался именно там, и Лэнгдон, и Гарольд Ллойд.

- А Лорел и Гарди?

- Что?

- Лорел и Гарди - у них были натурные съемки?

- А как же, в Палмсе - они частенько снимались в Палмсе, и на Мейн-стрит в Калвер-Сити, и на Эффи-стрит.

- На Эффи-стрит?

- Белла, разве можно так орать?

- Ты сказала, на Эффи-стрит?

- Ну, да. Помилуй, сейчас три часа ночи!

- На самом верху Эффи-стрит?

- Совершенно верно - там, где лестница. Известное место. Там еще Гарди убегал от музыкального ящика, который в конце концов его догнал и перегнал.

- Конечно, Зелда, конечно! Боже мой, Зелда, если бы ты это видела, если бы слышала то, что слышу я!

Даже у Зелды, на другом конце провода, сон как рукой сняло.

- Что происходит? Ты не шутишь?

- Господи, конечно нет! По лестнице - я только что слышала, и прошлой ночью тоже, и вроде бы позапрошлой, да и сейчас слышу - двое тащат в гору... это... пианино.

- Кто-то тебя разыгрывает.

- Нет-нет, они там. Я вышла - никого и ничего. Но эти ступеньки - как живые, Зелда! Чей-то голос говорит: "Опять из-за тебя влипли". Это надо слышать!

- Ты напилась и решила меня подразнить, потому что я от них без ума.

- Ничего подобного! Перестань, Зелда. Вот, слушай внимательно. Что скажешь?

Минут через тридцать Белла услышала дребезжание допотопной колымаги, притормозившей на заднем дворе. Этот драндулет Зелда купила исключительно из любви к старому кинематографу, чтобы можно было раскатывать по окрестностям, заряжаясь вдохновением для статей по истории немого кино, исключительно по истории: подъехать туда, где командовал Сесиль Демилль, исследовать владения Гарольда Ллойда, с треском и грохотом покружить по съемочным площадкам студии "Юниверсал", отдать дань уважения оперным подмосткам из "Призрака оперы", заказать сэндвич в открытом кафе мамаши и папаши Кеттл. Такова по натуре была Зелда, сотрудница журнала "Серебристый экран"", своя в немом мире, в немом времени.

Она полностью заблокировала собой парадную дверь: над необъятным туловищем, которое поддерживали ноги-колонны, словно изваянные самим Бернини для собора Святого Петра в Риме, маячило луноподобное лицо.

На этой круглой физиономии сейчас в равных долях отражались подозрение, сарказм и скепсис. Но, заметив бледность и отрешенный взгляд Беллы, она только и смогла воскликнуть:

- Белла!

- Теперь ты веришь? - спросила Белла.

- Верю!

- Не кричи, Зелда. Мне и боязно, и любопытно, и жутко, и радостно. Пойдем-ка.

И подруги направились по дорожке туда, где старый склон уходил старыми ступенями вниз, в старый Голливуд, и вдруг почувствовали, как время описало вокруг них полукруг - и вот уже на дворе стоял совсем другой год, потому что рядом ничего не изменилось, все здания остались такими же, как в тысяча девятьсот двадцать восьмом, дальние холмы выглядели совсем как в двадцать шестом, а ступени - как в двадцать первом, когда их только-только зацементировали.

- Прислушайся, Зелда. Вот, опять!

Зелда прислушалась, но вначале сумела разобрать только скрежет, похожий на треск сверчка, потом стон древесины и жалобы фортепьянных струн; тут один голос стал браниться по поводу этой холеры, а другой твердил, что он тут вообще ни при чем, вслед за тем по ступеням с глухим стуком поскакали шляпы-котелки, и сердитый голос бросил: "Опять из-за тебя влипли".

От изумления Зелда чуть не полетела кубарем вниз. Ухватившись за локоть Беллы, она всхлипнула.

- Это розыгрыш. Кто-то установил магнитофон или...

- Нет, я проверяла. Здесь только голые ступеньки, Зелда, голые ступеньки!

Пухлые щеки Зелды намокли от слез.

- Надо же, его собственный голос! Уж я-то разбираюсь, они - мои любимцы, Белла. Это Олли. Другой голос - это Стэн. А ты, как ни странно, в здравом уме!

Голоса звучали то громче, то тише, и наконец один из них вскричал:

- Эй, ты, не отлынивай!

У Зелды вырвался стон:

- Бог мой, какое чудо!

- Что прикажешь думать? - спросила Белла. - Как их сюда занесло? Это и вправду привидения? С какой стати привидения каждую ночь лезут в гору и толкают перед собой ящик? Объясни, какой в этом смысл?

Зелда окинула взглядом крутой склон и на мгновение прикрыла глаза, обдумывая ответ.

- А с какой стати привидения вообще куда-то лезут? Собирать дань? Вершить возмездие? Нет, наши - не таковы. Возможно, их подгоняет любовь, неразделенные чувства или что-то в этом роде. Согласна?

Сердце Беллы отсчитало пару ударов, прежде чем она ответила:

- Может, они не слышали этих слов.

- О чем ты?

- А может, слышали много раз, да не верили, потому что в прежние годы что-то у них случилось, какая-нибудь напасть или вроде того, а когда случаются напасти, все остальное забывается.

- Что забывается?

- Как мы их любили.

- Им это было известно.

- Откуда? Мы, конечно, болтали друг с дружкой, но не трудились им лишний раз написать, или помахать, когда они проезжали мимо, или хотя бы крикнуть: "Мы с вами!" Как ты думаешь?

- Белла, о чем ты говоришь, они же не сходят с телеэкранов!

- Ну, это совсем другое. Теперь, когда их с нами нет, хоть кто-нибудь подошел к этим ступенькам, чтобы признаться в открытую? Что если эти голоса - вернее сказать, призраки, или уж не знаю кто - обитают здесь годами, каждую ночь ворочают ящик с пианино, и ни одной живой душе не приходит в голову шепотом, а то и в полный голос дать им знать, как мы их любили все эти годы. А почему, собственно?

- В самом деле, почему? - Зелда вгляделась в бескрайнюю, почти отвесную мглу, где, скорее всего, маячили тени, а меж ними, быть может, неуклюже громоздилось пианино.

- Если я права, - сказала Белла, - и если ты со мной согласна, нам остается только одно...

- Нам с тобой?

- Ну да, кому же еще? Тише. Пойдем-ка.

Они сошли на ступеньку ниже. В тот же миг тут и там начали вспыхивать окна. Где-то раздвинули входную решетку и негодующе закричали в ночь:

- Безобразие!

- Что там за грохот?

- Вам известно, который час?

- Господи, - зашептала Белла, - теперь их услышали все без исключения!

- Этого еще не хватало! - Зелда стала озираться по сторонам. - Так можно все испортить!

- А вот я сейчас полицию вызову! - Наверху яростно хлопнула оконная рама.

- Ох, - выдохнула Белла, - не дай бог, нагрянет полиция...

- Ну и что?

- Все пойдет насмарку. Если кто и должен им сказать, чтобы они передохнули и не шумели, так это мы с тобой. Мы их не обидим, верно?

- Само собой разумеется, но...

- Никаких "но". Держись за меня. Идем.

Внизу все так же переговаривались два голоса, пианино заходилось в икоте: подруги осторожно спустились на ступеньку ниже, потом еще на одну, у них пересохло во рту, сердца колотились как бешеные, а непроглядная тьма пропускала лишь слабый свет фонаря у подножия лестницы, но он был так далеко, что загрустил в одиночестве, дожидаясь, пока запляшут тени.

Окна хлопали одно за другим, скрежетали дверные решетки. Того и гляди, сверху могла обрушиться лавина досады, протестующих криков, а то и выстрелов, готовая безвозвратно смести все и вся.

С этой мыслью подруги крепко обнялись, но обеих так зазнобило, что, казалось, каждая решила вытрясти из другой нужные слова в противовес чужому гневу.

- Зелда, не молчи, скажи им хоть что-нибудь.

- Что тут скажешь?

- Да что угодно! Они обидятся, если мы не...

- Они?

- Ты знаешь, о ком я. Надо их поддержать.

- Ладно, будь по-твоему. - Зелда опустила веки и замерла, подбирая слова, а потом выговорила: - Привет.

- Громче.

- Привет, - окликнула она, сначала тихонько, потом чуть громче.

Под ними впотьмах зашуршали тени. Один голос сделался решительнее, второй увял, а пианино затренькало на арфе своих невидимых струн.

- Не бойтесь, - продолжала Зелда.

- Умница. Давай дальше.

- Не бойтесь, - осмелев, повторила Зелда. - Не слушайте этих крикунов. Мы вас не дадим в обиду. Это же мы! Я - Зелда, только вряд ли вы меня помните, а это Белла, мы вас знаем тыщу лет, с раннего детства, и всегда вас любили. Время ушло, но мы решили вам сказать. Мы полюбили вас, когда впервые увидели в пустыне, а может, на корабле с привидениями, или когда вы торговали вразнос рождественскими елками, или в автомобильной пробке, когда вы отдирали у машин фары - и любим вас по сей день, верно я говорю, Белла?

Мрак выжидал, притаившись внизу.

Зелда ткнула Беллу в плечо.

- Да, верно! - воскликнула Белла. - Она говорит, как есть! Мы вас любим.

- Просто сейчас ничего больше в голову не приходит.

- Но ведь и этого достаточно, да? - Белла взволнованно подалась вперед. - Правда достаточно?

Ночной ветерок шевелил траву и листья по обеим сторонам лестницы, а тени, застывшие было внизу, по бокам заколоченного ящика, теперь смотрели наверх, на двух женщин, которые почему-то расплакались. Первой не выдержала Белла, но когда Зелда это почувствовала, у нее тоже покатились слезы.

- Так вот. - Зелда сама удивилась, что не утратила дара речи, но продолжила наперекор всему: - Мы хотим, чтоб вы знали: вам нет нужды сюда возвращаться. Нет нужды карабкаться в гору и ждать. Вот что мы хотим сказать, понимаете? Чтобы услышать такие слова на этом самом месте, вы и приходили сюда по ночам, и взбирались по лестнице, и втаскивали наверх пианино, в том-то все и дело, других причин нет, правильно? Наконец-то мы с вами встретились: теперь все сказано напрямик. Спокойно отправляйтесь на отдых, друзья мои.

- Счастливо тебе, Олли, - добавила Белла грустным-грустным шепотом. - И тебе, Стэн, Стэнли.

Прячась в темноте, пианино негромко помурлыкало струнами, скрипнуло старой древесиной.

И тут произошло самое невероятное. Во тьме раздались чьи-то вопли, деревянный ящик загрохотал по склону, пересчитывая ступеньки и отмечая аккордом каждый удар; он кувыркался и набирал скорость, а впереди неслись сломя голову два неясных силуэта: они удирали от взбесившегося музыкального зверя, голосили, спотыкались, орали, проклинали судьбу, взывали к небесным силам, а сами катились ниже и ниже, оставляя позади четвертый, шестой, восьмой, десятый десяток ступеней.

Тем временем на середине лестницы, в ночи, прислушиваясь, ловя каждое движение, вскрикивая, обливаясь слезами и хохоча, поддерживали друг дружку две женщины, у которых перехватывало дыхание, когда они пытались разглядеть - и почти верили, что разглядели - как три очертания скатывались по ступенькам, как улепетывали два силуэта, толстый и тонкий, как пианино с ревом прыгало за ними по пятам, не разбирая дороги, как внизу, на тротуаре, одинокий фонарь внезапно погас, будто сраженный, а тени кувырком полетели дальше, спасаясь от хищных зубов-клавиш.

А подруги, оставшись вдвоем, смотрели вслед и смеялись до упаду, чтобы потом залиться слезами, и рыдали, чтобы потом рассмеяться, но вдруг лицо Зелды исказилось от испуга, словно рядом прогремел выстрел.

- Что я наделала! - закричала она в панике, ринувшись вперед. - Подождите, я не то сказала, мы не хотели... не исчезайте! Просто удалитесь, чтобы соседи могли выспаться. Но раз в год... слышите? Раз в год, ночью, ровно через двенадцать месяцев и потом каждый год, непременно возвращайтесь сюда, договорились? И не забудьте свой ящик, а уж мы с Беллой - подтверди, Белла! - встретим вас на этом самом месте.

- Во что бы то ни стало!

Ответом было долгое молчание над ступенями, нисходящими в черно-белый немой Лос-Анджелес.

- Как по-твоему, они услышали?

Подруги обратились в слух.

И тут далеко внизу прозвучал едва слышный хлопок, будто очнулось старинное авто, а потом промелькнула какая-то причудливая музыкальная фраза, слышанная в детстве на дневном сеансе. Но и она тут же смолкла.

Через некоторое время они побрели вверх по лестнице, вытирая слезы бумажными носовыми платками. Потом обернулись, чтобы напоследок вглядеться в темноту.

- Знаешь, что я тебе скажу? - произнесла Зелда. - По-моему, они услышали.

Примечания:

Лэнгдон, Гарри (1884-1944), Гарольд Ллойд (1893-1971) - американские киноактеры, звезды немого кино.

...Гарди убегал от музыкального ящика... - фильм "Музыкальный ящик" с участием Лорела и Гарди был создан в 1932 г. и удостоен премии "Оскар".

Сесиль Демилль (1881-1959) - видный американский кинорежиссер и продюсер. На протяжении пяти десятилетий оставался одной из самых влиятельных фигур Голливуда. Отличался сильным и властным характером, первым стал использовать мегафон на съемочной площадке. Его излюбленным жанром были масштабные киноэпопеи ("Самсон и Далила", "Десять заповедей" и др.)

"Юниверс" - ведущая американская киностудия в 1920-е гг. На первых порах специализировалась главным образом на производстве низкобюджетных сериалов и популярных фильмов ужасов. Именно здесь были созданы лучшие реалистические работы Эриха фон Штрохайма (см. также "Doktor с подводной лодки").

"Призрак оперы" - произведение французского писателя Гастона Леру (1910), которое выдержало множество сценических постановок и экранизаций. В 1986 г. состоялась премьера мюзикла, написанного композитором Эндрю-Ллойдом Уэббером.

Мамаша и папаши Кеттл - персонажи популярной серии фильмов реж. Ч. Бартона в исполнении актеров Марджори Мейн и Перси Килбрайда. Фильмы о семействе Кеттлов относятся к 1947-1957 гг.

Бернини, Лоренцо (1598-1680) - итальянский архитектор и скульптор, чьи творения (в частности, колоннада собора Святого Петра в Риме) поражают масштабами и пространственным размахом.

Подписаться на отзывы

Подписаться на отзывы