Дерзкая кража. Рассказ Рэя Брэдбери
Переводчик: Елена Петрова

214

Около трех часов ночи, когда на небе не было луны и только звезды следили за происходящим, Эмили Уилкс проснулась от какого-то подозрительного звука.

- Роуз? - позвала она.

Ее сестра, чья кровать стояла на расстоянии вытянутой руки, уже успела проснуться и широко раскрыть глаза, а потому ничуть не удивилась.

- Ты слышишь?- спросила она, и весь эффект пошел насмарку.

- Я как раз собиралась сказать тебе,- отозвалась Эмили.- Но раз ты сама слышала, то незачем и...

Она осеклась и резко села в кровати, а вместе с ней Роуз, точно их обеих дернули за невидимые нитки. Престарелые сестры - одной восемьдесят, другой восемьдесят один, обе худые, как жерди,- не на шутку переполошились и уставились в потолок.

Эмили Уилкс показала глазами наверх:

- Ты об этом?

- Не завелись ли у нас мыши?

- Судя по топоту, это бестии покрупнее. Наверно, крысы.

- Ага, и судя по топоту - в сапогах и с поклажей.

Тут нервы не выдержали. Выскочив из кроватей, сестры набросили халаты и торопливо, насколько позволял артрит, сбежали по лестнице. Кому охота лежать в постели, если над головой топочут бестии в сапогах?

Оказавшись внизу, они ухватились за перила и стали смотреть вверх, перешептываясь.

- Что можно делать у нас на чердаке в такое время суток?

- Воровать старый хлам?

- А вдруг они спустятся и нападут на нас с тобой?

- Кому нужны две старые дуры с тощими задницами?

- Слава богу, чердачная дверца открывается только в одну сторону, а снизу она заперта.

Они стали маленькими шажками красться наверх, откуда исходили таинственные звуки.

- Я знаю!- внезапно воскликнула Роуз.-На прошлой неделе чикагские газеты писали: в городе участились хищения антикварной мебели!

- Скажешь тоже! Если в доме и есть какой-то антиквариат, так это мы с тобой!

- Неправда, на чердаке кое-что имеется. Моррисовское кресло - старинная вещь. Несколько обеденных стульев, еще того древнее, и хрустальный канделябр.

- Из хозяйственной лавки, куплен в тысяча девятьсот четырнадцатом. Такой страшный, что совестно было даже на улицу выставить вместе с мусором. Слушай внимательно.

Наверху стало тише. Они стояли на верхней площадке и, обратившись в слух, не спускали глаз с чердачного люка в потолке.

- Кто-то открывает мой сундук.- Эмили зажала рот обеими руками.- Слышишь? Петли скрипят, надо почаще смазывать.

- На что им сдался твой сундук? В нем ничего ценного.

- Как сказать...

Наверху, в темноте, грохнула крышка.

- Идиот! - прошептала Эмили.

Непрошеный гость крадучись прошелся по чердаку, стараясь быть осторожным после такой промашки.

- Там наверху окно, они вылезают на крышу! Сестры подбежали к окну спальни.

- Открой ставни, высунь голову! - крикнула Роуз.

- Чтобы они меня увидели? Нет уж, спасибо!

Подождав еще немного, они услышали царапанье, а потом стук - сверху что-то упало на подъездную дорожку.

Тяжело дыша, они распахнули створки, взглянули вниз и увидели, как две тени уносят по дорожке длинную приставную лестницу. Одна тень сжимала в свободной руке небольшой белый сверток.

- Все-таки что-то сперли! - зашипела Эмили.- Бежим!

Они спустились в холл, распахнули входную дверь и увидели на росистом газоне две дорожки следов. От обочины отъехал грузовик.

Выскочив на улицу, каждая приложила ладонь козырьком, чтобы рассмотреть ускользающий номер.

- Проклятье! - воскликнула Эмили.- Ты успела разглядеть?

- Только семерку и единицу, больше ничего. Вызовем полицию?

- Сначала посмотрим, что из вещей пропало. Шевелись!

Вооружившись фонариком, сестры поднялись по чердачной лестнице, открыли люк и вскарабкались на самый верх, в темноту.

По мере того как они прочесывали чердак, спотыкаясь о старые чемоданы, детский велосипед и пресловутый канделябр, Эмили обшаривала помещение лучом света.

- Все на месте,- сказала Роуз.- Даже странно.

- Не спеши. Проверим сундук. Берись. Они потянули за кольца, и крышка подалась, выпустив наружу облако пыли и аромат прежних времен.

- Ой, Эмили, помнишь? Духи "Бен Гур", двадцать пятого года, появились одновременно с фильмом!

- Тихо,- оборвала ее Эмили.- Помолчи!

Луч фонаря осветил аккуратную вмятину на старом выходном платье: это был совсем небольшой отпечаток - дюйма два в высоту, четыре в ширину и восемь в длину.

- Боже милостивый! - воскликнула Эмили.- Они пропали!

- Кто?

- Мои любовные письма! Девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого года. Тридцать штук, перевязанные розовой лентой. Их нет!

Эмили разглядывала похожее на гробик углубление в середине сложенного выходного платья.

- Кому могли понадобиться старые любовные послания, написанные безвестным отправителем, которого, наверно, уже нет в живых, безвестному адресату, то есть мне, которая тоже одной ногой в могиле?

- Эмили Бернис! - воскликнула Роуз.- Ты на какой планете живешь? Разве ты не смотрела утренние телепередачи, после которых хочется рот с мылом прополоскать? Разве не читала светскую хронику в городской газете? Разве не листала идиотские женские журналы в парикмахерской?

- Стараюсь этого избегать.

- Напрасно, в другой раз посмотри! Эти щелкоперы мать родную не пожалеют ради завлекательной истории. Не далее как завтра нам позвонят и потребуют выкуп, а нет - продадут эти письма какому-нибудь издателю для серии женских романов или для рубрики "Советы влюбленным". Форменный шантаж, и ничего больше. Угроза огласки! Медлить нельзя.

- Не надо звонить в полицию! Пойми, Роуз, мне невыносимо полоскать перед чужими свое нижнее белье! У нас вино в кладовке осталось? Доставай, Роуз! Помирать, так с музыкой!

Они чудом не скатились с лестницы.

На другой день, всякий раз, когда мимо дома проезжал почтовый фургон, Эмили раздвигала занавески в надежде, что он остановится. Фургон не остановился.

На следующий день у обочины притормозил пикап телемастера: водитель искал нужный адрес. Эмили выбежала на улицу, готовая отразить нападки любых журналистов - охотников копаться в чужом белье. Нападок не последовало.

На третий день, когда здравый смысл подсказывал, что у "Гринтаун газетт" было достаточно времени, чтобы накопить желчи и выплеснуть ее на свои страницы, разлития желчи не произошло.

На четвертый день в почтовом ящике очутилось какое-то письмо, причем без участия почтальона. Имя адресата на конверте было выведено каллиграфическим почерком и выглядело так, будто его написали лимонным соком, а потом подержали над огнем, чтобы буквы стали рельефными.

- Мамочки,- прошептала Эмили,- адресовано Эмили Бернис Уотрисс! Марка в два цента, дата гашения - четвертое июня двадцать первого года.- Она подняла письмо и посмотрела конверт на просвет, пытаясь проникнуть в его тайну.- Украдено четыре дня назад,- удивленно произнесла она,- а теперь еще раз отправлено мне же! Зачем?

- Распечатай,- посоветовала Роуз.- Конверт шестидесятидвухлетней давности, а что внутри?

Собравшись с духом, Эмили извлекла на свет хрупкий листок с коричневатыми строчками, выведенными изящным почерком со множеством завитушек.

- Четвертое июня двадцать первого года,- прочитала она.- Начинается так: "Моя дорогая, ненаглядная Эмили..."

У Эмили по щеке скатилась слеза.

- Ну, продолжай! - потребовала Роуз.

- Письмо адресовано мне!

- Не спорю, но сейчас мы с тобой - две старые боевые подруги. Ничто не может нас смутить. Дайка сюда!

Выхватив у сестры письмо, Роуз поднесла его к свету. По мере того как она разбирала каллиграфический почерк прежних времен, ее глаза сощуривались, а голос звучал все тише:

- Моя дорогая, ненаглядная Эмили. Не знаю, как выразить словами все чувства, которые вместило мое сердце. Я восхищаюсь Вами не один год, но когда мы кружимся в танце или сидим с веселой компанией на берегу озера, мне не под силу заставить себя говорить о сокровенном. Возвращаясь домой, я вижу свое лицо в зеркале и стыжусь собственного малодушия. Но теперь я должен наконец высказать свои потаенные мысли, чтобы окончательно не сойти с ума. Боюсь причинить Вам обиду, поэтому готов потратить не один час, вновь и вновь переписывая это письмо. Драгоценная Эмили, хочу, чтобы Вы знали о моей искренней привязанности к Вам; все то время, что отпущено мне судьбой, я готов провести рядом или вместе с вами. Один Ваш благосклонный взгляд может сделать меня самым счастливым человеком на свете. Мне не раз приходилось подавлять в себе желание прикоснуться к Вашей руке. А при мысли о чем-то большем, о самом легком поцелуе, меня охватывает такое волнение, которое дает мне смелость сказать Вам эти слова. Мною движут благородные намерения. Если позволите, я бы хотел поговорить с Вашими родителями. Пока этот день и час не настал, посылаю Вам уверения в глубочайшей привязанности и желаю, чтобы жизнь у Вас сложилась наилучшим образом. Последние слова Роуз прочла ясно и отчетливо:

- Подпись: Уильям Росс Филдинг.

Роуз взглянула на сестру.

- Уильям Росс Филдинг? Это еще кто такой? Похоже, влюблен был не на шутку, если писал тебе такие письма.

- Бог свидетель,- воскликнула заплаканная Эмили Бернис Уотрисс,- не имею ни малейшего понятия!

День за днем приходили все новые письма, но не с остальной почтой: в полночь или на рассвете их тайком опускали в почтовый ящик, а Эмили и Роуз потом читали вслух, по очереди утирая слезы. День за днем автор просил у Эмили прощения из своего далекого времени, тревожился о ее будущем и подписывался с росчерком и почти явственным вздохом: "Уильям Росс Филдинг".

И каждый день, закрыв глаза, Эмили говорила:

- Прочти-ка еще раз. Думаю, теперь я готова.

К концу недели, когда у Эмили накопилось шесть ветхих, едва не рассыпающихся листков почтовой бумаги, она воскликнула, дойдя до полного изнеможения:

- Хватит! Черт бы побрал этого презренного шантажиста, который не хочет показаться мне на глаза! Сожги эту писанину!

- Нет, подожди,- ответила Роуз, протягивая сестре очередной конверт, но не пожелтевший от времени, а ослепительно белый, совершенно новый, без обратного адреса, в котором лежало письмо, также без подписи.

Эмили мгновенно возродилась к жизни, схватила новое послание и прочла вслух:

- "Каюсь, я участвовал в этой неприятной для вас затее, которой необходимо положить конец. Вашу корреспонденцию можете получить по адресу: улица Саут-Сент-Джеймс, дом одиннадцать. Прошу меня простить".

И никакой подписи.

- Ничего не понимаю,- сказала Эмили.

- Проще простого,- отозвалась Роуз.- Человек, пересылающий письма, пытается ухаживать за тобой при помощи чужих посланий времен президентства Кулиджа!

- Господи, у меня все лицо горит - потрогай, Роуз. Зачем, скажи на милость, человеку взбираться по приставной лестнице, обшаривать чердак, скрываться бегством? Почему нельзя остановиться напротив дома и покричать?

- Наверно, потому,- негромко сказала Роуз, крутя в руках новое письмо,- что его автор страдает от такой же застенчивости, какой мучился в незапамятные времена Уильям Росс Филдинг. Ну, что будем делать?

- Хотела бы я знать...- произнесла Эмили, глядя в окно.- Кто обитает в доме номер одиннадцать по Саут-Сент-Джеймс?

- Это здесь.

В тот же день, ближе к вечеру, они нашли указанный дом.

Саут-Сент-Джеймс, дом 11.

- Интересно, кто сейчас оттуда смотрит в нашу сторону? - спросила Эмили.

- Явно не тот тип, который написал покаянное письмо,- ответила Роуз.- Лестница его не придавила, а совесть, видно, давит. В этом доме обретается тот полоумный, который пересылал тебе старые письма. Но если мы будем и дальше здесь торчать, сюда сбежится вся улица. Вперед.

Они поднялись на крыльцо и позвонили. Дверь распахнулась. На пороге стоял старик, лет под восемьдесят; его вид выражал крайнее удивление.

- Кого я вижу: Эмили Бернис Уотрисс,- воскликнул он.- Добрый день!

- Черт побери,- не сдержалась Эмили Бернис Уотрисс,- чем вы занимаетесь?

- В данный момент? - уточнил он.- Собираюсь пить чай. Не желаете присоединиться?

Они бочком прошли в гостиную, примостились на стульях, готовые в любую минуту сорваться с места, и стали смотреть, как он заваривает "оранж пеко".

- Со сливками или с лимоном? - спросил он,

- Не заговаривайте мне зубы! - парировала Эмили.

- Прошу.

Они молча приняли чашки, но пить не стали; хозяин сделал несколько глотков и произнес:

- Мне позвонил друг и признался, что сообщил вам мой адрес. Да мне и самому всю эту неделю было крайне неловко.

- А мне, по-вашему, каково? - возмутилась Эмили.- Стало быть, это вы похитили у меня письма, чтобы мне же их переслать?

- Да, я.

- Изложите свои требования!

- Требования? Об этом нет и речи! Вы опасались шантажа? Как глупо, что я об этом не подумал. Нет-нет. Это у вас те самые письма?

- Те самые!

- Верхнее письмо, самое первое, датированное четвертым июня двадцать первого года. Будьте добры, откройте конверт. Держите листок так, чтобы я не видел, а я буду говорить, хорошо?

Эмили разложила письмо на коленях.

- Что дальше? - спросила она.

- Просто послушайте,- ответил он и начал читать едва слышным голосом.- Моя дорогая, ненаглядная Эмили...

Эмили ахнула.

Старик помолчал, прикрыл глаза и повторил, будто считывая это послание с собственных ресниц:

- Моя дорогая, ненаглядная Эмили. Не знаю, как выразить словами все чувства, которые вместило мое сердце.

У Эмили вырвался глубокий вздох. Старик шепотом продолжал:

- Я восхищаюсь Вами не один год, но когда мы кружимся в танце или сидим с веселой компанией на берегу озера, мне не под силу заставить себя говорить о сокровенном. Возвращаясь домой, я вижу свое лицо в зеркале и стыжусь собственного малодушия. Но теперь я должен наконец высказать свои потаенные мысли, чтобы окончательно не сойти с ума...

Роуз достала платок и вытерла нос. Эмили достала свой и приложила его к глазам.

Старческий голос звучал то приглушенно, то громче, то снова тихо:

- А при мысли о чем-то большем, о самом легком поцелуе, меня охватывает такое волнение, которое дает мне смелость сказать Вам эти слова.

В конце он опять перешел на шепот:

- Пока этот день и час не настал, посылаю Вам уверения в глубочайшей привязанности и желаю, чтобы жизнь у Вас сложилась наилучшим образом. Подпись: Уильям Росс Филдинг. Попрошу следующее письмо.

Эмили развернула листок так, чтобы хозяину дома не было видно.

- Моя бесценная,- начал он.- Вы не ответили на мое первое письмо, и причиной тому может оказаться следующее: либо оно затерялось, либо его от Вас скрыли, либо Вы его получили, но затем уничтожили или спрятали. Если я Вас обидел, простите... Куда бы я ни пришел, везде слышу Ваше имя. Молодые люди только о Вас и говорят. Девушки рассказывают, будто в скором времени Вы отправитесь в путешествие за океан...

- В те времена так было заведено,- сказала Эмили, вроде бы себе самой.-Девушек, а иногда и юношей отсылали из дому на год, чтобы все лишнее стерлось из памяти.

- Даже если в памяти не было ничего лишнего? - спросил старик, читавший по собственным ладоням, лежавшим у него на коленях.

- Даже так. У меня с собою еще одно письмо. Вы можете сказать, что в нем?

Развернув листок, она увлажнившимися глазами пробегала строчку за строчкой, а старик опустил голову и повторял слово в слово по памяти:

- Моя бесценная, могу ли я назвать тебя так: моя единственная любовь? Ты уезжаешь завтра утром; пройдет Рождество, а ты еще долго будешь в отъезде. Уже объявлено о твоей помолвке, нареченный ожидает в Париже. Желаю, чтобы тебе сопутствовала удача, чтобы жизнь сложилась счастливо, чтобы у вас было много детей. Прошу тебя забыть мое имя. Забыть? Моя милая девочка, ты, наверное, никогда его толком не знала. Уилли, Уилл? Думаю, как-то так; а фамилия была тебе неизвестна, поэтому и забывать нечего. Лучше запомни мою любовь. Подпись: У. Р. Ф.

Закончив, он откинулся на спинку стула и открыл глаза, а она сложила письмо и опустила его вместе с другими на колени; по щекам у нее катились слезы.

- Зачем вы похитили эти письма? - спросила она после короткого молчания.- И воспользовались ими шестьдесят лет спустя? Откуда вы знали, где их искать? Я похоронила их в сундуке, как в гробу, перед отъездом во Францию. За последние

тридцать лет хорошо если один раз извлекла их на свет божий. Это Уильям Росс Филдинг рассказал вам о них?

- Моя милая девочка, разве так трудно догадаться? - спросил старик.- Видит бог, я и есть Уильям Росс Филдинг.

После этих слов наступила невообразимо долгая пауза.

- Позвольте, я посмотрю поближе.

Эмили подалась вперед, а хозяин поднял голову к свету.

- Нет,- сказала она.- Мне очень жаль, но я совершенно вас не помню.

- Теперь это лицо старика,- ответил он.- Впрочем, какая разница? Когда вы отправились в кругосветное путешествие в одну сторону, я поплыл в другую. Скитался по разным странам, чем только не занимался, вел кочевую холостяцкую жизнь. Когда узнал, что у вас не было детей и что муж ваш давно умер, то вернулся сюда, в дом моего деда. Мне потребовался не один год, чтобы собраться с духом и отправить вам эти письма - лучшую часть моей жизни.

Сестры сидели, не шевелясь; если прислушаться, можно было, наверно, услышать их сердца.

- Что же теперь делать? - спросил старик.

- Присылать мне оставшиеся письма,- медленно выговорила Эмили Бернис Уотрисс-Уилкс.- Каждый день, на протяжении двух недель. Одно за другим.

Он посмотрел ей в глаза:

- А потом?

- Трудно сказать,- отвечала она.- Не знаю. Там видно будет.

- Да-да. Разумеется. Что ж, давайте прощаться. Открывая дверь, он едва не коснулся ее руки.

- Моя дорогая, ненаглядная Эмили,- произнес он.

- Да? - Она ждала.

- Что...- начал он. -Да?

- Что...- повторил он срывающимся голосом.- Что... вы...

Она не торопила.

- ...делаете сегодня вечером? - быстро закончил он.

Примечания:

Моррисовское кресло - большое кресло с откидывающейся спинкой и снимающимися подушками, названо по имени выдающегося английского дизайнера, художника-прерафаэлита и писателя Уильяма Морриса (1834-1896).

Духи "Бей Гур", двадцать пятого года, появились одновременно с фильмом! - Вторая (2,5-часовая) экранизация эпического романа Лью Уоллеса (1880), режиссеры Дж.Дж.Кон, Ф.Нибло, Ч.Брабин, Р.Ингрэм. Первую (15-минутную) снял в 1907 году С.Олкотт, третью (3,5-часовую, получившую премию "Оскар") - в 1959 году У.Уайлер.

Подписаться на отзывы

Подписаться на отзывы