День возвращения. Рассказ Рэя Брэдбери
Переводчик: А. Левкин

« Все рассказы Рэя Брэдбери


« Тёмный карнавал


The Homecoming

1946


072

Впервые опубликован: журнал Mademoiselle, октябрь 1946


«Возвращение» — рассказ завлекательный, потому что я писал его для «Таинственных историй» — в те дни я был у них одним из «главных» авторов. Я дорос до 20 долларов за рассказ, мне светило богатство, раньше мне платили по полцента за слово, теперь — по пенни. Я написал этот рассказ, отослал его издателям, и они его ВЕРНУЛИ: сказали, такой нам не нужен, он не похож на традиционные рассказы о привидениях. [Я послал] рассказ в «Мадемуазель» — они ответили телеграммой: такой рассказ не подходит нашему журналу, а потому мы изменим под него журнал. Они сделали выпуск, посвященный Хеллоуину, пригласили и других писателей; Кей Бойл написала статью, Чарлз Аддамс согласился сделать иллюстрацию на целый разворот. Это помогло мне войти в литературное сообщество Нью-Йорка: мой рассказ нашел в самотеке «Мадемуазели» Трумен Капоте. Курьер как-никак.


- Они идут, - с закрытыми глазами произнесла лежащая на кровати Сеси.

- Где они? - воскликнул Тимоти, еще не войдя в комнату.

- Одни над Европой, другие над Азией, некоторые - над Островами, иные - над Южной Америкой, - сказала Сеси, по-прежнему не открывая глаз. Длинные ее ресницы слегка подрагивали.

Тимоти вошел в обитую простыми досками чердачную комнату:

- А кто там?

- Дядя Эйнар, и дядя Фрай, и кузен Вильям, и еще я вижу Фрульду, и Хелгара, и тетю Моргиану, и кузину Вивиану, и еще дядю Йохана! Они очень быстро приближаются к нам!

- Они прямо в небе? - воскликнул Тимоти и заморгал небольшими серыми глазами. Он стоял возле кровати сестры и выглядел не старше своих четырнадцати лет. На улице бушевал ветер, дом был погружен в темноту и освещался только звездами.

- Они приходят сквозь воздух и путешествуют по земле - кому как удобнее, - произнесла Сеси сквозь сон, не пошевелившись на кровати; она вглядывалась в себя и сообщала то, что видела. - Вот волкоподобное существо, бредет вдоль реки по отмели, над водопадом; свет звезд искрится в его шерсти. Я вижу коричневый дубовый листок, летящий высоко в небе. Я вижу небольшую летучую мышь. Я вижу множество других, пробегающих по макушкам деревьев и проскальзывающих сквозь ветви кроны; и все они идут сюда!

- Они успеют к следующей ночи? - Тимоти вцепился в край простыни. Паук на своей ниточке раскачивался подобно черному маятнику, словно возбужденно танцуя. Он наклонился к сестре: - Ко Дню Возвращения?!

- Да-да, Тимоти, - кивнула Сеси и словно бы оцепенела. - Не спрашивай меня больше. Уходи. Дай мне побыть в любимых местах.

- Спасибо, Сеси, - сказал он, вышел от нее и поспешил в свою комнату. Быстро застелил кровать - проснулся он недавно, на закате и, едва на небе высыпали звезды, отправился к Сеси, чтобы поделиться с ней предвкушением праздника. А теперь она спала и так тихо, что из ее комнаты не доносилось ни звука. Пока Тимоти умывался, паучок оплел его тонкую шею серебряным лассо.

- Паук, ты только представь, завтрашняя ночь - это канун Всех Святых!

Тимоти вытер лицо и взглянул в зеркало. Оно было единственным во всем доме, такую уступку его хворям сделала мать. Ох, если бы он не был таким болезненным! Раскрыв рот, он увидел жалкие, несоразмерные зубы, которыми наделила его природа. Покатые, мелкие и тусклые зернышки кукурузы. Настроение сразу ухудшилось.

Было уже совершенно темно, и Тимоти зажег свечу. Чувствовал он себя совершенно вымотанным, под глазами - синяки. Прошедшую неделю вся семья жила на старинный лад. Днем спали, а с закатом поднимались и брались за дела.

- Паук, со мной что-то совсем не так, - тихо сказал он маленькому созданию. - Я даже днем, как остальные, спать не могу.

Он взял подсвечник. Ох, ему бы крепкие челюсти, с резцами, как стальные шипы! Или крепкие руки. Или сильный ум. Или хотя бы умение отправлять на свободу свое сознание, как Сеси. Увы, он был не самым удачливым созданием. Он даже вздрогнул и поднес свечу ближе к себе - боялся темноты. Братья над ним потешаются. Байон, Леонард и Сэм. Смеются, что спит он в постели. С Сеси - по-другому, для нее постель как инструмент, необходимый, чтобы посылать свое сознание на охоту. А Тимоти, разве он спит, подобно другим, в чудесном полированном ящике? Нет! Мать позволяет ему иметь собственную комнату, свою кровать, даже зеркало. Ничего удивительного, что вся семья относится к нему как к своему несчастью. Если бы только крылья прорезались сквозь лопатки... Он задрал рубашку, через плечо глянул в зеркало. Нет. Никаких шансов.


Снизу доносились возбуждающие любопытство загадочные звуки; лоснящийся черный креп украсил все помещения, лестницы и двери. Шипение горящих плошек с салом на площадке лестницы. Слышен высокий и жесткий голос матери, ну а голос отца множится эхом в сыром погребе. Байон вошел в старинный сельский дом, волоча громадные двухгаллоновые кувшины.

- Мне пора идти готовиться к празднику, паук, - сказал Тимоти. Паук крутился на конце своей ниточки, и Тимоти почувствовал себя одиноко. Он надраит все ящики, насобирает пауков и поганок, будет развешивать повсюду траурный креп, но едва начнется праздник, как о нем позабудут. Чем сына-недотепу меньше видно и слышно - тем лучше.

Словно сразу сквозь весь дом внизу пробежала Лаура.

- Возвращение домой! - весело кричала она, и шаги ее раздавались как бы всюду.

Тимоти снова прошел мимо комнаты Сеси - та мирно спала. Раз в месяц она спускалась вниз, а обычно так и лежала в постели. Милая Сеси. Он мысленно спросил ее: "Где ты теперь, Сеси? В ком? Что видно? Не за холмами ли ты? Как там живут?" Но зашел не к ней, а в комнату Элен. Та сидела за столом, сортируя пряди волос: светлых, рыжих, темных - и кривые обрезки ногтей. Все это она собрала, работая маникюршей в салоне красоты деревни Меллин, милях в пятнадцати отсюда. В углу комнаты стоял большой ящик из красного дерева, и на нем была табличка с ее именем.

- Уходи, - сказала она, даже не взглянув на брата. - Не могу работать, когда ты, остолоп, рядом.

- Канун Дня Всех Святых, Элен, подумай только! - сказал он, стараясь быть дружелюбным.

- Фу-у-у. - Она сложила обрезки ногтей в небольшой белый пакетик и надписала его. - Тебе-то что? Что ты об этом знаешь? Только перепугаешься до смерти. Шел бы лучше обратно в кроватку.

- Мне надо почистить и надраить ящики, и еще кое-что сделать, и прислуживать, - покраснел Тимоти.

- А если не уйдешь, то с утра обнаружишь у себя в кровати дюжину сырых устриц, - бесцветным голосом продолжила Элен. - Гуляй, Тимоти.

Разозлившись, он не глядя побежал по лестнице и налетел на Лауру.

- Смотри куда прешь, - прошипела она сквозь зубы.

И унеслась прочь. Тимоти поспешил к открытой двери погреба, вдохнул сырой, пахнущий землей воздух.

- Папа?

- Самое время! - отец крикнул снизу. - Быстро сюда, а то не управимся к их прибытию.

Тимоти мгновение помедлил - чтобы расслышать миллион звуков, заполнивших дом. Братья приходили и выходили, как поезда на станции, переговаривались, спорили. Казалось, если постоять тут минуту, то со всевозможными вещами в бледных руках мимо пройдут все домочадцы: Леонард с маленьким черным докторским саквояжем; Самуэль с громадной, в переплете из черных дощечек книгой под мышкой несет новые ленты крепа; Байон курсирует между машиной и домом, таская все новые галлоны питья.

Отец прекратил работать и передал тряпку Тимоти. Стукнул по громадному ящику из красного дерева.

- Давай-давай, надрай-ка этот и примемся за следующий. А то жизнь проспишь.

Навощивая поверхность, Тимоти заглянул внутрь.

- А дядя Эйнар большой, да?

- Угу...

- А какой большой?

- Ну ты ведь сам видишь ящик.

- Я же только спросил. Футов семь?

- Болтаешь ты много.


Около девяти Тимоти вышел в октябрьскую темноту. Ветер был не теплый, не холодный, и часа два он ходил по лугам, собирая поганки и пауков. Его сердце вновь забилось в предвкушении. Сколько, мама говорила, родственников будет? Семьдесят? Сто? Он миновал строения фермы. "Вы бы только знали, что происходит у нас в доме", - сказал он, обращаясь к клубящимся облакам. Взойдя на холм, поглядел в сторону расположенного поодаль города, уже погрузившегося в сон. Циферблат ратушных часов издалека казался совершенно белым. Вот, и в городе ничего не знают. Домой он принес много банок с поганками и пауками.

Недолгая церемония прошла в небольшой часовенке в нижнем этаже. Она была похожа на обычные, отправляемые годами: отец декламировал темные строки, прекрасные, будто выточенные из слоновой кости; руки матери двигались в ответных благословениях. Тут собрались и все дети, за исключением Сеси, так и оставшейся в кровати наверху. Но Сеси все равно присутствовала. Можно было заметить, как она смотрит то глазами Байона, то Самуэля, то матери; движение - и она в тебе, а через мгновение снова исчезла.

Тимоти молился Его Темноте, в животе у него словно комок лежал: "Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне вырасти, помоги мне стать таким, как мои сестры и братья. Не позволяй мне быть другим. Если бы я только умел приделывать волосы к пластмассовым куклам, как Элен, или делать так, чтобы люди в меня влюблялись, как умеет Лаура, или читать странные книги, как Сэм, или работать в хорошей должности, как Леонард и Байон. Или даже завести когда-нибудь семью, как отец и мать..."

В полночь дом сотряс первый шквал урагана. Свет врезался в окна ослепительно белыми стрелами. Ураган приближался, разведывая окрестности, проникал всюду, рыхлил сырую ночную землю. И вот входная дверь, наполовину сорванная с петель, замерла в оцепенении, и в дом вошли бабушка и дедушка, прямо как в прежние времена!

После этого гости прибывали каждый час. Порхание и мельтешение подле бокового окна, стук в парадные двери, поскребывания с черного хода. Шорохи в подвале, завывания осеннего ветра в печной трубе. Мать наполняла большую пуншевую чашу багровой жидкостью из кувшинов, привезенных Байоном. Отец вносил в комнаты все новые горящие сальные плошки, Лаура и Элен развешивали всюду пучки волчьей ягоды. А Тимоти потерянно стоял среди этого безумного возбуждения; его руки дергались во все стороны, взгляд не мог остановиться ни на чем. Хлопанье дверей, смех, звук льющейся жидкости, темнота, завывания ветра, перепончатый грохот крыльев, шаги, приветственные восклицания на крыльце, прозрачное дребезжание оконных переплетов, мелькающие, наплывающие, колышущиеся, слоящиеся тени.

- Ладненько, ладненько, а это, должно быть, Тимоти?!

- Что?

Его коснулась чья-то холодная рука. Сверху глядело вытянутое косматое лицо.

- Хороший парень, чудный парень, - произнес незнакомец.

- Тимоти, - сказала мама, - это дядя Джейсон.

- Здравствуйте, дядя Джейсон.

- А вот там... - мать увлекла дядю Джейсона дальше. Тот, уходя, обернулся через плечо и подмигнул Тимоти.

Тот снова остался один.

И будто с расстояния в тысячу миль, из мерцающей темноты донесся высокий и мелодичный голос Элен:

- А мои братья и в самом деле очень умны. Угадайте, чем они занимаются, тетя Моргиана!

- Представления не имею.

- Они заправляют городским похоронным бюро.

- Что? - оторопела тетушка.

- Да! - Пронзительный смех. - Не правда ли, бесценное местечко?

Снова смех. Тимоти замер на месте.

- Они добывают средства к существованию матери, отцу, всем нам. Кроме, конечно, Тимоти...

Повисла тяжелая тишина. Голос дяди Джейсона:

- Ну? Выкладывай, что там с Тимоти?

- Ох, Лаура, твой язычок... - вздыхает мать.

Лаура раскрывает рот, Тимоти зажмуривается.

- Тимоти не любит... ну хорошо, ему не нравится кровь. Он у нас чувствительный.

- Он выучится, - говорит мать. - Он привыкнет, - говорит она жестко. - Он мой сын, и он научится. Ему еще только четырнадцать.

- А я на этом вскормлен, - сказал дядя Джейсон, его голос переходил из одной комнаты в другую. Ветер снаружи играл деревьями, как на арфе, в оконное стекло брызнули мелкие капли дождя. - Вскормлен... - и голос пропал в тишине.

Тимоти прикусил губу и открыл глаза.

- Видимо, это моя вина. - Теперь мать показывала гостям кухню. - Я пыталась заставить его. Но детей ведь нельзя заставлять, это только сделает им больно, и они никогда не обретут вкуса к правильным вещам. Вот Байон, ему было тринадцать, когда...

- Думаешь, - пробормотал дядя Джейсон, - что Тимоти одумается...

- Уверена в этом, - с вызовом ответила мать.

Огоньки свечей колыхались, как тени, и скрещивались во всей дюжине затхлых комнат. Тимоти озяб. Вдохнув запах горящего сала, он машинально взял свечу и пошел по дому, делая вид, что расправляет ленты крепа.

- Тимоти, - прошептал кто-то возле стены, с придыханием и присвистом. - Тимоти боится темноты!

Голос Леонарда. Ненавистный Леонард!

- Мне нравятся свечи, вот и все, - с упреком прошептал Тимоти.

Сильнее освещение, больше грохот. Каскады раскатистого смеха. Постукивания и щелчки, восклицания и шелест одежд. Холодный и влажный туман валит сквозь переднюю дверь. А среди тумана приводит в порядок свои крылья высокий и статный мужчина.

- Дядя Эйнар!

Тимоти бросился со всех своих худых ног вперед, прямо сквозь туман, в сторону зеленых колышущихся теней и с разбегу влетел в распростертые ему навстречу объятия Эйнара. Дядя поднял его.

- У тебя есть крылья, Тимоти. - Он подбросил мальчика легко, как головку чертополоха. - Крылья, Тимоти. Летай!

Лица внизу закружились, темнота пришла во вращение. Дом пропал, Тимоти почувствовал себя легким ветерком. Он взмахнул руками; пальцы Эйнара поймали его и снова подкинули к потолку. Потолок надвигался, словно падающая стена.

- Лети, Тимоти! - кричал Эйнар своим глубоким голосом. - Маши крыльями, маши!

Он чувствовал сладостный зуд в лопатках, как будто оттуда росли корни, вырывались наружу, чтобы развернуться новенькими влажными перепонками. Он лепетал какие-то безумные слова. Эйнар еще раз швырнул его кверху.

Осенний ветер приливом вломился в дом, дождь обрушился вниз, раскачивая балки, сбивая огонь со свечей. И вся сотня родственников, всех сортов и размеров, выглядывала из черных зачарованных комнат, втягиваясь будто в водоворот туда, где Эйнар удерживал ребенка, словно жезл в ревущих пространствах.

- Довольно! - крикнул Эйнар.

Тимоти, опущенный на доски пола, в изнеможении рухнул перед ним, счастливо рыдая:

- Дядя, дядя, дядя!

- Неплохая штука - летать, а, Тимоти?! - усмехнулся дядя Эйнар, склоняясь к мальчику и ероша ему волосы. - Хорошая, хорошая...


Дело шло к утру. Большинство гостей прибыло, и все уже собирались отправиться в постели и беззвучно, без движения проспать до следующего заката, когда настанет пора выбираться из роскошных сундуков и начинать кутеж.

Дядя Эйнар двинулся к погребу вместе с остальными. Мать указывала им дорогу к множеству рядов отполированных ящиков. Крылья, словно из парусины цвета морской волны, тянулись за Эйнаром, терлись друг о друга со странным свистом, а когда встречали какое-либо препятствие, то возникал мягкий звук, будто кто-то постукивал по барабанным перепонкам.

Тимоти лежал наверху, перебирал свои нелегкие мысли и пытался полюбить темноту. В темноте ведь можно делать множество вещей, за которые люди тебя никогда не будут критиковать, - потому что никогда этого не увидят. Он в самом деле любил ночь, но любовь эта была неполной: иной раз вокруг было так много ночи, что кричать хотелось.

В подвале бледные руки захлопывали крышки ящиков. Некоторые родственники копошились, устраиваясь в углах - головы на руки, веки прикрыты. Солнце взошло. Все уснули.

Закат. Пирушка началась, словно в один миг разлетелось гнездовья летучих мышей - с воплями, шелестом, свистом. С громким стуком распахивались дверки ящиков, из подвальной сырости наверх понесся топот ног. Припозднившиеся гости стучались и с парадного, и с черного входа; их впускали.

На улице дождило, промокшие гости скидывали свои плащи, вымокшие шапки, забрызганные накидки и отдавали их Тимоти, который относил добро в чулан. Комнаты были набиты до предела. Смех кузины, раздавшийся в одной из комнат, отражался от стен другой, рикошетил, петлял, закладывал виражи и возвращался в уши Тимоти уже из четвертой комнаты, но в точности такой же циничный и ехидный, каким был сначала.

По полу пробежала мышь.

- Узнаю вас. Niece Leibersrouter! - воскликнул отец.

Мышь прошмыгнула между ног трех женщин и скрылась в углу. Несколькими мгновениями позже в углу будто из ниоткуда возникла прекрасная женщина и так там и стояла, улыбаясь всем собравшимся своей белозубой улыбкой.

Кто-то приник к запотевшему оконному стеклу кухни. Он вздыхал, и стонал, и стучал, прижавшись к стеклу, но Тимоти ничего не мог сделать; он ничего не видел. Сейчас он был не здесь. Вокруг шел дождь, дул ветер и темнота затягивала его в себя. В доме танцевали вальсы; высокие сухопарые фигуры делали пируэты в такт чужеземной музыке. Лучи звезд мерцали в поднимаемых бутылках, а паучок упал и не спеша зашагал по полу.

Тимоти вздрогнул. Он снова был в доме. Мать отправляла его сбегать туда, сбегать сюда, помочь, услужить, сходить на кухню, принести это, забрать тарелки, разнести еду... и... весь праздник вращался вокруг него, вот только - без него, не для него. Дюжины толпящихся гостей толкались, отпихивали его, не замечали.

Наконец он выбрался из давки и проскользнул наверх.

- Сеси, - сказал он мягко, - ты где теперь, Сеси?

- В Императорской долине, - слабо пробормотала она после недолгого молчания. - Возле Солтои-Си, неподалеку от грязевых гейзеров. Там пар, испарения и очень спокойно. Я вошла в жену фермера и сижу на переднем крыльце. Я могу заставить ее двигаться, если захочу; могу заставить делать что угодно. Солнце клонится к земле.

- И как там все?

- Слышно, как свистят гейзеры, - сказала она медленно, как если бы разговаривала в церкви. - Маленькие серые клубы пара поднимаются в кипящей грязи, как лысый человек в густом сиропе, головой кверху. Серые пузыри поднимаются, будто резиновые, и разрываются с таким звуком, с каким мокрые губы шлепают друг о друга. И пушистые перья пара вырываются из распоровшейся ткани. Тут густой сернистый запах, пахнет древними временами. Будто там до сих пор варится динозавр. Десять миллионов лет.

- И он еще там?

- Да. - Томные слова медленно падали из ее рта. - Из черепа этой женщины я гляжу по сторонам, смотрю на озеро; оно не движется и такое спокойное, что даже боязно. Я сижу на крыльце и жду возвращения мужа. Время от времени плещет рыба. Долина, озеро, несколько машин, деревянная веранда, мое кресло-качалка, я сама, тишина.

- Что теперь, Сеси?

- Я встаю с кресла-качалки, - сказала она.

- Да?

- Я схожу с крыльца, глядя в сторону гейзеров. В небе летают самолеты; они словно доисторические птицы. И там спокойно, так спокойно.

- А ты надолго останешься в ней, Сеси?

- Пока достаточно не услышу, и не увижу, и не почувствую; пока я каким-нибудь образом не изменю слегка ее жизнь. Я спускаюсь с крыльца вдоль деревянных перид. Мои ноги медленно, утомленно ступают по дощатым ступеням.

- А что теперь?

- Теперь вокруг меня сернистый пар. Я смотрю, как лопаются и оседают пузыри. Птица проносится над моей макушкой. Внезапно я уже в птице и - лечу прочь!. И в полете своими новыми, маленькими, как стеклянные бусинки, глазами вижу, что женщина внизу делает по настилу два-три шага вперед, к гейзеру. Слышу звук, будто в расплавленную глубину нырнул валун. Я лечу, делаю круг. Вижу белую руку, которая извивается подобно пауку на поверхности, пропадает в серой лаве. Поверхность затягивается, и я быстро, быстро, быстро лечу домой!

Что-то громко стукнуло в окно, Тимоти вздрогнул.

Сеси широко распахнула глаза - сияющие, большие, счастливые, оживленные: "Вот я и дома!"

Помолчав, Тимоти отважился:

- Сегодня День Возвращения. Все собрались.

- Тогда почему ты наверху? - Она дотронулась до его руки. - Ну ладно, спрашивай. - Она мягко улыбнулась: - Попроси меня, о чем хотел.

- Я пришел не просить, - сконфузился он. - Так, почти ничего. Хорошо, Сеси... - Эти слова вышли из него словно одновременно, одним потоком.- Я хочу сделать что-нибудь такое, чтобы все они взглянули на меня, что-нибудь, что сделало бы меня таким же, позволило бы мне быть с ними, принадлежать к ним, но я не могу ничего придумать и чувствую себя странно. Вот я и подумал, что ты бы могла...

Он осекся, будто оцепенел, и не думал ни о чем - или, во всяком случае, думал, что ничего не думает.

Сестра кивнула.

- Давай спустимся, Тимоти, - сказала она и в тот же миг оказалась внутри его, как рука в перчатке.

- Смотрите все! - Тимоти взял стакан теплой красной жидкости и поднял его так, чтобы увидел весь дом. Все - тети, дяди, кузины, братья, сестры!

Выпил его залпом.

Он протянул руку в сторону сестры Лауры и отдал ей стакан, глядя на нее так, что та замерла. Он почувствовал себя ростом с дерево. Вечеринка притихла. Все стояли вокруг него, ждали и наблюдали. Из дверей выглядывали лица. Нет, они не смеялись. Лицо матери застыло в изумлении. Отец выглядел сбитым с толку, но явно был доволен и с каждым мгновением становился все более гордым.

Тимоти аккуратно ущипнул Лауру возле жилки на шее. Огоньки свечей шатались, будто пьяные; по крыше разгуливал ветер. Изо всех дверей на него смотрели родственники. Он запихнул в рот поганку, проглотил, хлопнул ладонями по бокам и обернулся вокруг.

- Смотри, дядя Эйнар! Теперь я смогу летать! - Его ноги застучали по ступенькам лестницы. Мимо промелькнули лица.

Споткнувшись на самом верху, он расслышал голос матери:

- Тимоти, остановись!

- Хей! - крикнул Тимоти и ринулся в пролет.

На полпути вниз крылья, которые, как ему показалось, он наконец обрел, растворились. Он закричал. Его поймал дядя Эйнар.

Смертельно бледный, Тимоти рухнул в его протянутые руки. И тут его губы заговорили чужим голосом:

- Это Сеси! Это я, Сеси! Приходите повидаться со мной наверх, первая комната налево! - После чего Тимоти расхохотался, и ему захотелось проглотить этот смех вместе с языком.

Смеялись все. Эйнар было усадил его, но он вырвался, вскочил и, расталкивая родственников, торопящихся наверх, чтобы поздравить Сеси, ринулся вперед и был у двери первым.

- Сеси, я ненавижу тебя, ненавижу!

В густой темноте возле платана Тимоти изверг свой ужин, тщательно вытер губы, рухнул на кучу опавших листьев и замолотил кулаками по земле. Затих. Из кармана рубашки, из коробочки выбрался паучок. Исследовал его шею, взобрался на ухо и начал оплетать его паутиной. Тимоти покачал головой:

- Не надо, паук, не надо. - Прикосновение мохнатой и нежной лапы к уху заставило его вздрогнуть. - Не надо, паук. - Но рыдания приутихли.

Паучок пропутешествовал вниз по его щеке, остановился на переносице, заглянул в ноздри, будто хотел увидеть мозг, потом взобрался на кончик носа и уселся там, глядя на Тимоти зелеными бусинками глаз, пока не захотелось смеяться.

- Уходи, паук.

Шурша листьями, Тимоти сел. Лунный свет заливал окрестности. Из дома доносились приглушенные скабрезности, какие говорят, когда играют в "зеркальце, зеркальце". Гости возбужденно перекрикивали друг друга, пытаясь разглядеть в стекле ту часть своего облика, которая не появлялась и не могла появиться в зеркале.

- Тимоти. - Крылья дяди Эйнара хлопнули, словно литавры. Тимоти ощутил, что воспрянул духом. Легко, словно наперсток, дядя подхватил его и усадил себе на плечи. - Не переживай, племянник Тимоти. Каждому свое, у каждого - свой путь. У тебя впереди множество разного. Интересного. Для нас - мир умер. Мы уже слишком многое повидали, поверь мне. Жить лучше тому, кто живет меньше. Жизнь дороже полушки, запомни это.


Все ночное утро, с полуночи дядя Эйнар водил его по дому, из комнаты в комнату, распевая на ходу. Ватага припозднившихся гостей устроила настоящую кутерьму, с ними была и укутанная в египетский саван пра-пра-пра-пра и еще тыщу раз "пра" бабушка - она не говорила ни слова, а держалась прямо, как прислоненная к стене гладильная доска. Впалые глаза мудро, тихо мерцали. За завтраком в четыре утра тысячекратно великую бабулю усадили во главе длиннейшего стола.

Многочисленные юные кузины пировали возле хрустальной пуншевой чаши. Их глаза блестели, словно оливки, на конусообразных лицах, а бронзовые кудри рассыпались по столу, возле которого они пили, отталкивая друг друга своими твердо-мягкими, полудевичьими-полуюношескими телами.

Ветер усилился, звезды засверкали будто с яростью, шум множился, танцы становились бешеными, питье делалось разгульным. Тимоти надо было успеть увидеть и услышать тысячу разных вещей. Мириады теней переплетались, смешивались; мрак взбалтывался, пузырился; лица мелькали, исчезали, появлялись снова.

"Слушай!"

Вечеринка затаила дыхание. Откуда-то издалека донесся удар городских колоколов, сообщавших, что уже шесть утра. Праздник кончился. В ритм бьющим часам сотня голосов затянула песню; ей было сотни четыре лет, не меньше - песню, которую Тимоти знать не мог. Руки извивались, медленно вращались; они пели, а там, вдалеке, в холодном утреннем просторе, городские куранты окончили свой перезвон и затихли.

Тимоти пел: он не знал ни слов, ни мелодии, но они возникали сами по себе. Он взглянул на закрытую дверь наверху.

- Спасибо, Сеси, - прошептал он, - я простил тебя, спасибо.

Расслабился и позволил словам свободно срываться с его губ голосом Сеси.

Произносились последние прощальные слова, возле дверей образовалась сутолока. Отец и мать стояли на пороге, жали руки и целовались поочередно со всеми уходящими. Сквозь открытую дверь было видно, как на востоке розовеет небо. Холодный ветер выстудил прихожую, а Тимоти чувствовал, как поочередно переходит из одного тела в другое, почувствовал, как Сеси поместила его в дядюшку Фрая, и у него как бы стало сухое морщинистое лицо, и он взлетел сухим листиком над домом и просыпающимися холмами...

Затем, размашисто шагая по скользкой тропинке, он ощутил, как горят его покрасневшие глаза, что мех его шкуры влажен от росы, - как будто внутри кузена Вильяма он тяжело протискивался в дупло, чтобы исчезнуть...

Подобно голышу во рту у дяди Эйнара Тимоти летел среди перепончатого грохота, заполняя собой небо. А потом - навсегда вернулся в свое собственное тело.

Среди занимающегося расвета последние гости еще обнимались напоследок, плакали и жаловались, что в мире осталось слишком мало места для них... Когда-то они встречались каждый год, а теперь без воссоединения проходили десятки лет. "Не забудь, - крикнул кто-то - встречаемся в Сэйлеме, в 1970-м?"

Сэйлем. Сэйлем. От этих слов мозг Тимоти оцепенел. Сэйлем, 1970-й. И там будут дядюшка Фрай, и тыщу-раз-пра-бабушка в своем вечном саване, и мать, и отец, и Элен, и Лаура, и Сеси, и... все остальные. Но будет ли там он? Доживет ли он до той поры?

С последним, слабеющим порывом ветра исчезли все; множество шарфов, увядших листьев, множество крылатых существ, множество хнычущих, слипающихся в гроздья звуков, без края полночей, безумий и мечтаний.

Мать закрыла дверь. Лаура взялась за метлу.

- Не надо, - сказала мать. - Уберем потом, а сейчас нам надо спать.

Домочадцы разбрелись кто в подвал, кто на чердак. И Тимоти с поникшей головой пошел через украшенную крепом гостиную. Возле зеркала, оставшегося с вечеринки, остановился, заглянул в него и увидел смертную бледность своего лица, себя - озябшего и дрожащего.

- Тимоти, - сказала мать. Она подошла и прикоснулась ладонью к его лицу. - Сын, - вздохнула она, - Запомни, мы любим тебя. Мы все тебя любим. Неважно, насколько ты другой, неважно, что ты нас однажды покинешь. - Она поцеловала его в щеку.- И если ты даже и умрешь, то твой прах никто не потревожит, мы приглядим за ним. Ты будешь лежать спокойно и беззаботно, а я буду приходить к тебе в каждый канун Всех Святых и перепрятывать в более надежное место.

Дом затих. Где-то вдали ветер уносил за холмы свой последний груз: темных летучих мышей - гомонящих, перекликающихся.

Тимоти поднимался по лестнице, ступенька за ступенькой, и беззвучно плакал.



 

Читайте cлучайный рассказ!

Комментарии

Написать отзыв


Имя

Комментарий (*)


Подписаться на отзывы


Е-mail

, 17 сентября 2018

А мне кажется, что тема рассказа не «Белая ворона», а скорее «смерть». Если пояснить, что для Бредбери сочинительство было способом выплеснуть свои эмоции и мысли, о чем он часто писал в предисловиях к изданиям, и вспомнить, что все рассказы из «темного карнавала» были написаны под впечатлением поездки в Мексику, которую Бредбери называл «воплощением танцующего скилет» (точную цитату не помню) и говорил, что в каждом городе, каждый день видел хотя бы одну похоронную процессию и больше всего его печалили смерти детей. Когда отцы несли маленькие детские гробы...
Если это вспомнить, то понимаешь, что этот рассказ про маленького мальчика, который просто не вырастет. Ведь вчитайтесь чего он хочет - быть как его семья, а именно «влюблять», «путешествовать», «быть уважаемым», «читать умные книги» и «завести семью, как Мама и Папа». Дожить до следующей семейной встречи... и все! Ребёнок просто хочет жить и стать взрослым. Но он не станет.
И эта игра, когда дети прыгают в гробики - это тоже аллюзия на смерть. Тоже напоминание, что возможно совсем скоро...
И единственное утешение (если это утешение) - это слова дяди, что жизнь имеет смысл лишь потому, что она конечна. Но маленькому мальчику это не интересно, ведь ему просто хочется немного пожить, узнать, что же делают эти взрослые во взрослой жизни.
У мексиканцев ведь есть день почестей мертвым. И последние слова матери в рассказе - обещание, что его будут помнить и любить, единственного смертного в семье бессмертных мертвецов.
Маленькая трагедия маленькой смерти. А ведь сколько было и будет этих маленьких смертей, и каждая из них - трагедия...

Сергей, 30 апреля 2017

Читал в оригинале это восхитительно

Еена, 12 апреля 2017

Полностью согласна с Марией. Можно продублировать, лучше я высказаться не могу, поэтому читаю великих писателей, ане пишу сама. "Боже мой,это прекрасно!! Сколько я не читала Брэдбери, я удивляюсь каждому его рассказу..Вечный покой великому писателю". Рассказ перечитываю постоянно, удовольствие получаю от каждого предложения, ничего лишнего. Бредбери пишет объемно, как кино посмотрела.Спасибо, Мастер!

Айзирек , 1 января 2016

Начало не понятно,но потом впитываешься,поняла что Тимоти особенный мальчик,не похож на других,вот как надо выделятся от серой массы,просто быть самим собой,пробовать быть как другим это не твоя судьба,это не твой путь ....эх как я люблю Бредбери )

Jaff, 4 августа 2014

Потрясающий рассказ. Ценность его не в смысловой нагрузке, а в атмосфере. У самого Эдгара По тоже есть такие рассказы.
Кстати очень готичное произведение. Напоминает о фильме "Семейка Аддамс". )

Арзу , 17 февраля 2014

обычная история необычной семьи...
Возможно у мальчика есть свой талант, который будет ценен среди своих (живых), и который не может проявится в данном окружении, пусть даже родной семье. Каждому необходимо найти свой путь в жизни

Мария, 23 сентября 2013

Боже мой,это прекрасно!! Сколько я не читала Брэдбери, я удивляюсь каждому его рассказу..Вечный покой великому писателю

Алексей, 7 июня 2013

Все ждал что паренек окажется всех круче :) облом

Mary:), 4 мая 2013

А мне не понравился рассказ:(

Дмитрий, 11 сентября 2012

Интересен тот факт, что главное действующее лицо - ребенок - символ чистоты души.
Возникает конфликт: "РЕБЕНОК, МОЛОДОСТЬ" и "СМЕРТЬ". Это и отражено в названии сборника рассказов: "Темный карнавал". "Темный" - "мрачный, таинственный; поздний (в значении "мало времени")". "Карнавал" - "праздник, театр, радость, свет." То есть идет смешивание темных и светлых красок. А если придерживаться формулировки "театр - жизнь, а мы - его актеры", то "карнавал" - это "жизнь, жизненный путь".

Дмитрий, 11 сентября 2012

На мой взгляд, это рассказ затрагивает не столько тему "белой вороны", сколько другую идею. А идея эта следующая:
Члены семьи Тимоти - бессмертные существа, их жизнь вечная. Тимоти же, согласно фразе из рассказа, - "смертная особь" (в этом заключается "болезнь" мальчика). Далее мы видим, что на протяжении всего рассказа мальчик остро (с чувствами) переживает все моменты жизни: постоянно волнуется, хочет быть ближе к остальным, хочет ПОСКОРЕЕ стать похожим на других приведений; когда его не замечают, он плачет... Один из кульминационных моментов - его слова про следующий праздник: "Доживу ли?" То есть МАЛЬЧИК ЖИВЕТ ТАК, КАК ЖИВЕТ БУДТО ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ. Он больше ценит жизнь, чем остальные гости, которые, по словам дядюшки Эйнара, мертвы (душой). Поэтому-то мир Тимоти гораздо богаче, чем мир других приведений.
Таким образом, идея рассказа:
Жизнь - драгоценна, и осознание этого происходит только тогда, когда происходит осознание ее "конечности".

NomoreSin, 27 июля 2012

Хороший рассказ. Он и правда о том как тяжело быть белой вороной, быть не похожим на остальных. Я можано сказать тоже в детстве побывал в шкуре Тими

вячеслав, 8 июня 2012

мне понравилось.)

kazot22, 8 апреля 2012

Перевод Н. Казаковой. По моему мнению, самый лучший, самый красочный, самый "вкусный" перевод этого рассказа.

Иринка, 2 мая 2011

Мне не очень нравятся рассказы Рэя о Семействе.Не знаю,почему.Но этот понравился значительно больше Апрельского колдовства.
Тяжело быть особенным.
Для BABU и Музыки:каждый волен выбирать,что ему читать.Не нравится - не раскрывай.Перефразирую:"скажите мне,что Вы сейчас читаете,и я скажу,кто Вы"... Я примерно догадываюсь -что...

Мао, 29 декабря 2010

Замечательный рассказ)
И оставляет почву для размышлений.

Софа, 2 апреля 2010

радует что этих рассказов целая серия

Андрей, 24 марта 2010

Великолепный рассказ! По моему мнению, Бредбери один из лучших американских писателей. Обожаю его!!!

Марта, 27 июня 2009

Ещё про это же семейство рассказы "Апрельское колдовство" и "Восставшая из праха"

Музыка, 28 февраля 2009

согласна с BABU
чтение такое
особой смысловой нагрузки нет
одна простая истина-сложно быть лебедем в стае ворон.

врач, 25 января 2009

Мне понравились мамины слова.Рассказ наворачивает слезу.

Ценитель фантастики, 16 августа 2008

Рассказ тронул душу, но должного эффекта на меня, видимо, не оказал.

BABU, 4 июня 2008

СОчень всё просто и рафинировано, без идеи. Бесконечно повторяющиеся речевые обороты. Брэдбери мне нравился в 12-14 лет, сейчас никакого удовольствия от прочтения.

Александр, 19 мая 2008

Рассказ хороший,но вот задаюсь вопросом.....
Такое ощущение что этот рассказ как и многие другие не имеют начала и конца....

RиNа, 7 марта 2008

например каких?зря вы так.Сами-то хоть что-то стоящее написали?Чтоб хоть десятерым пнравилось?А Брэдбери читают миллионы

, 28 февраля 2008

какой на фиг свет?! у Брэдбери очень много чернушных, жестоких, пошлых произведений. уж если его кто то куда то послал, то уж явно не с целью "вселять в людей свет"

, 28 февраля 2008

у Брэдбери потрясающие рассказы. когда их читаешь,
то такое чувство будто не читаешь, а проживаешь. они заставляют о многом задуматься.
удивляюсь, что человек способен так писать.
может Брэдбери вовсе не человек, а посланное из космоса существо, призванное своими произведениями вселять в людей свет? : )
не удивлюсь, если так оно и есть

Kato, 19 января 2008

Рассказ понравился... очень... трудно быть непохожим на других...

Коля, 8 августа 2007

Да, много аллегорий
Расказ очень символичен
Причем наверное многим приходилось в детстве оказаться в шкуре Тимоти....

SICLARO, 19 июня 2007

прочитала. всхлипываю.

Артэс, 28 марта 2007

Тут много символов, в этом рассказе, на мой взгляд. Сдается мне, тут вообще зачастую проводится аналогия с собственной семьей писателя. И имена, и характеры. Очень интересное произведение.

sun, 27 октября 2006

мне очень дядюшка Эйнар понравился.

Написать отзыв


Имя

Комментарий (*)


Подписаться на отзывы


Е-mail


Поставьте сссылку на этот рассказ: http://raybradbury.ru/library/story/46/15/3/