По уставу. Рассказ Рэя Брэдбери
Переводчик: Елена Петрова

« Все рассказы Рэя Брэдбери


« Конвектор Тойнби


By the Numbers!

1984


252

Рота, смирно!

Щелк.

— Вперед — шагом марш!

Топ. Топ.

— Рота, стой!

Топ, бух, стук.

— Равнение напра-во.

Шепот.

— Равнение нале-во.

Шорох.

— Кру-гом!

Топ, шарк, бух.

Давным-давно под лучами палящего солнца один человек в полный голос отдавал приказы, а рота их выполняла. Летом пятьдесят второго под небом Лос-Анджелеса, у бассейна, что рядом с отелем, стоял сержант-инструктор, и там же выстроилась его рота.

— Равнение на середину! Выше голову! Подбородок убрать! Грудь вперед! Живот втянуть! Плечи расправить, черт побери, расправить плечи!

Шорох, шепот, шелест, шаг. Тишина.

И сержант-инструктор, раздетый до трусов, идет вдоль кромки бассейна, сверля водянисто-холодным взглядом свою роту, свою команду, свою часть — своего…

Сына.

Мальчик лет девяти или десяти стоял по струнке, смотрел по-военному в никуда, плечи держал ровно, будто накрахмаленные, а отец, чеканя шаг, ходил кругами, лающим голосом выкрикивал команды, склонялся над мальчишкой и давал жесткие указания. Оба — и отец, и сын — были в плавках, минуту назад они убирали территорию, раскладывали полотенца, драили кафель. Но теперь время близилось к полудню.

— Рота! По порядку номеров рассчитайсь! Первый, второй!

— Третий, четвертый! — выкрикивал мальчик.

— Первый, второй! — громко кричал отец.

— Третий, четвертый!

— Рота, стой! На плечо! Целься! Подбородок на себя, носки в линию, выполняй!

Воспоминания замелькали, как старая пленка в допотопной киношке. Откуда они пришли, эти воспоминания, и почему?

Я ехал на поезде из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско. Время было позднее, я пошел в вагон-ресторан и оказался там в одиночестве, если не считать бармена и еще какого-то пассажира, то ли молодого, то ли старого, который сидел через проход от меня и пил уже вторую порцию мартини.

Он и навеял воспоминания.

Эти волосы, лицо, испуганные, затравленные голубые глаза, находящиеся в нескольких футах от меня, внезапно остановили течение времени, перебросив меня в прошлое.

То отчетливо, то расплывчато я видел себя в вагоне поезда, а потом сразу — возле кромки бассейна, видел светлый, исполненный боли взгляд этого человека, сидящего рядом, — и сквозь три десятка лет слышал голос его отца, а уж вернувшись в прошлое на те же пять тысяч дней, не сводил глаз с его сына, который выполнял повороты кругом и в полоборота, замирал как вкопанный, вскидывал воображаемую винтовку, брал на караул, целился.

— Смирно! — рявкал отец.

— Смирно! — эхом вторил сын.

— Будет ли этому конец? — прошептал Сид, мой лучший друг, который загорал рядом со мной под жарким солнцем, следя глазами за происходящим.

— В самом деле, — тихо поддакнул я.

— Сколько времени это длится?

— Как видно, не один год. Похоже на то. Долгие годы.

— Ать, два!

— Три, четыре!

Башенные часы неподалеку пробили полдень; в это время у бассейна начинал работать летний бар.

— Рота… шагом марш!

Двое, мужчина и парнишка, маршем направились по мощеной дорожке к полузапертым воротцам.

— Рота, стой. Слушай мою команду! Открыть засовы! Делай!

Мальчик поспешно отодвинул засовы.

— Делай!

Он распахнул створки, отпрыгнул назад, выпрямился в ожидании.

— Кру-гом, вперед, шагом марш!

Дошагав до самой кромки бассейна, мальчишка едва не свалился в воду; тогда отец с кривой ухмылкой приглушено скомандовал:

— …стой.

Сын пошатнулся.

— Черт, — прошептал Сид.

Отец оставил сына у воды, негнущегося, как скелет, и прямого, как флагшток, а сам куда-то ушел.

Сид неожиданно вскочил, не отрываясь от этого зрелища.

— Куда? — одернул я.

— Мать честная, неужели он заставит ребенка стоять столбом?!

— Не дергайся, Сид.

— Да ведь это издевательство!

— Не лезь на рожон, Сид, — сказал я вполголоса. — Это ведь не твой сын, верно?

— Верно! — сказал Сид. — Черт побери!

— Из этого не выйдет ничего хорошего.

— Нет, выйдет. Сейчас найду этого…

— Посмотри, Сид, какое у мальчишки лицо.

Взглянув на мальчика, Сид весь сжался.

Парнишка, стоящий в ослепительном блеске солнечных лучей и воды, был горд. В том, как он держал голову, в том, как горели его глаза, как его обнаженные плечи вынесли бремя понуканий и придирок — во всем сквозила гордость.

Именно эта оправданная гордость заставила Сила отступиться. Придавленный какой-то безнадежностью, он опустился на колени.

— Неужели мы так и будем сидеть сложа руки и смотреть на эту идиотскую игру. — Сам того не замечая, Сид перешел на крик: — «Делай раз, делай два»?

Отец мальчика это услышал. Складывая полотенца в стопку, он замер у дальнего конца бассейна. Мышцы спины заиграли, как шары в автомате, набирающем очки. Он резко повернулся, прошел мимо своего сына, который до сих пор стоял по струнке в сантиметре от края бассейна, кивнул ему, выказывая хмурое одобрение, а потом приблизился к нам с Сидом и накрыл нас стальной тенью.

— Будьте любезны, сэр, не повышать голос, — приглушенно начал он, — чтобы не сбивать с толку моего сына…

— Еще чего! Я буду говорить так, как сочту нужным! — Сид начал подниматься.

— Нет, сэр, не будете. — Он устремил на Сида острый нос, точно прицелился. — Это мой бассейн, моя земля. У меня договор с хозяевами отеля: их территория заканчивается у ворот бара. Если уж я берусь за дело, то порядки устанавливаю сам. Кто им не подчиняется, того гоню взашей. В буквальном смысле. Сходите в спортзал — там на стене мой черный пояс по джиу-джитсу и дипломы с соревнований по боксу и стрельбе. Попробуйте схватить меня за руку — сломаю вам запястье. Попробуйте чихнуть — сломаю нос. Одно неверное слово — и вашему дантисту обеспечена работа на два года. Рота, смирно!

Он выпалил все это на одном дыхании.

Его сын окаменел на краю бассейна.

— Сорок дорожек! Марш!

— Марш! — выкрикнул мальчик и нырнул в бассейн.

Мальчишеское тело вошло в воду, руки яростно замелькали в воздухе, и это отрезвило Сида. Он закрыл глаза.

Расплывшись в ухмылке, отец мальчика отвернулся и стал наблюдать, как сын вспенивает воду летнего бассейна.

— Я в его возрасте так не умел, — сказал он. — Джентльмены.

После этого он коротко кивнул и неспешно удалился.

Сиду оставалось только разбежаться и прыгнуть в бассейн. Он проплыл двадцать дорожек. За мальчиком ему было не угнаться. Выбравшись из воды, Сид рухнул на землю, но его лицо больше не горело гневом.

— Готов поспорить, — прошептал он, вытирая лицо полотенцем, — в один прекрасный день мальчишка взбунтуется и прикончит этого гада!

— Как сказано у Хемингуэя, — ответил я, наблюдая за сыном сержанта, отмахавшим тридцать пятую дорожку, — этим можно утешаться, правда? [Как сказано у Хемингуэя… этим можно утешаться, правда? — «Этим можно утешаться, правда?» — заключительная фраза романа Э. Хемингуэя «И восходит солнце» («Фиеста»). Пер. с англ. И. Кашкина. См.: Э. Хемингуэй. Избранные произведения в двух томах: Том 2. М., 1953. С. 170. На эту же сцену этого же произведения Брэдбери ссылается в рассказе «Оливер и Гарди: Роман».]

В последний раз, в последний день, когда я их видел, отец мальчика пружинисто расхаживал у бассейна, вытряхивал пепельницы (в этом деле ему не было равных), подвигал столы, выстраивал в шеренгу кресла и шезлонги, раскладывал на скамейках свежие полотенца безупречными, математически выверенными стопками. Даже в том, как он драил кафель, была какая-то геометрическая точность. Он чеканил шаг, без устали поправлял и передвигал все, что возможно, и лишь изредка поднимал голову и стрелял взглядом, желая убедиться, что его отряд, его взвод, его рота часами стоит без движения по стойке смирно и чем-то напоминает флажок на мачте: волосы развеваются на летнем ветру, взгляд устремлен за горизонт, губы сжаты, подбородок вниз, плечи расправлены.

Я ничего не мог с собой поделать. Сид уже давно уехал по делам. А я оккупировал гостиничный балкон с видом на бассейн, допивал последнюю порцию спиртного и неотрывно смотрел, как отец расхаживает туда-сюда, а сын стоит без движения, будто идол. Когда стало смеркаться, отец размашистым шагом направился к забору и, словно опомнившись, гаркнул через плечо:

— Смирно! Равняйсь! Первый, второй…

— Третий, четвертый! — выкрикнул сын.

Мальчик строевым шагом прошел через калитку, и его подошвы стучали по цементу не хуже армейских ботинок. Он направлялся к парковке, а отец бесстрастно щелкнул замком, быстро огляделся, взглянул наверх, заметил меня и помедлил. Его взгляд огнем жег мое лицо. У меня сами собой расправились плечи, опустился подбородок — я даже вздрогнул. Чтобы положить этому конец, я небрежно отсалютовал ему своим стаканом и выпил.

Что же дальше? — думал я. Сын вырастет и прикончит своего старика, или изобьет его до полусмерти, или просто сбежит, искалеченный жизнью, и до конца своих дней будет маршировать по чужой команде, так и не узнав, что такое «вольно»?

Не исключено, размышлял я, отхлебывая из высокого стакана, что у парнишки со временем тоже будут дети, и он точно так же будет орать на них из года в год где-нибудь у бассейна. А может, он просто сунет себе в рот пистолет и таким способом, единственно доступным, убьет отца? А если жена не родит ему сыновей, сумеет ли он похоронить все приказы и команды заодно с сержантами? Вопросы, полуответы, опять вопросы.

Мой стакан опустел. Солнце скрылось, а с ним и отец и сын.

Но теперь один из них вернулся и сидел на расстоянии вытянутой руки от меня, а поезд, следующий в северном направлении, уносил нас в неосвещенную даль. Это был все тот же мальчуган, новобранец, сын того самого отца, который в летнюю жару командовал солнцу, когда взойти и когда закатиться.

Еле выжил? Едва уцелел? Еще в силах?

Поди знай.

Как бы то ни было, он оказался рядом тридцать лет спустя, шагнувший из детства в старость или состарившийся в детстве, и медленно прихлебывал третью порцию мартини.

Тут я спохватился, что слишком бесцеремонно сверлю его взглядом. Его ярко-голубые глаза смотрели как-то затравленно, поэтому я не сразу решился на разговор.

— Простите меня, — начал я, — боюсь сказать глупость, но… тридцать лет назад я приезжал на выходные в отель «Амбассадор», где один военный вместе с сыном следил за порядком у бассейна. Он… м-м-м… Вы его сын?

Молодой и в то же время старый человек задумался, осмотрел меня бегающими глазами и, наконец, слегка улыбнулся:

— Да, — сказал он, — я и есть тот самый сын. Садитесь поближе.

Мы пожали друг другу руки. Пересев к нему за столик, я заказал для нас обоих еще мартини, как будто мы собирались что-то праздновать или оплакивать. Когда бармен поставил перед нами стаканы, я сказал:

— Предлагаю тост — за год тысяча девятьсот пятьдесят второй. Хороший был год? Или плохой год? Все равно — за тот год!

Мы выпили, и этот человек без возраста почти сразу сказал:

— Вы, очевидно, хотите спросить о судьбе моего отца.

— Ох… — выдохнул я.

— Ничего, ничего, — успокоил он меня, — не смущайтесь. Очень многие интересуются, хотя прошло столько лет.

Ребенок в обличье взрослого поглаживал стакан с мартини и вспоминал прошлое.

— И вы отвечаете, когда люди вас спрашивают? — спросил я.

— Отвечаю.

Я собрался с духом:

— Тогда ладно. Что же случилось с вашим отцом?

— Он погиб.

Последовало долгое молчание.

— Это весь ответ?

— Не совсем. — Человек без возраста опустил стакан на стол и развернул салфетку, причем точно под углом к стакану, а потом в самую середину водрузил оливку, словно камешек из прошлого. — Помните, каким он был?

— Вполне живо.

— Как много смысла вы вкладываете в это «живо»! — Человек без возраста слабо усмехнулся. — А помните все эти «вокруг бассейна — шагом марш», «нале-во», «напра-во», «смирно», «не двигаться», «подбородок-живот-убрать!», «грудь вперед», «ать-два!», «делай»?

— Помню.

— Однажды, дело было в пятьдесят третьем, после того как отдыхающие разъехались, и вы вместе с ними, отец муштровал меня на жаре. Заставил целый час простоять на солнцепеке, ругался, брызгал слюной мне в лицо, в глаза, в нос, а сам орал: «Только шевельнись! Только моргни! Только дернись! Не сметь дышать, пока я не сказал! Слышишь, солдат? Слышишь? Ты слышишь? Слышишь?!» — «Да, сэр», — выдавил я. Отец развернулся, не устоял на кафельных плитках и упал в воду.

Мальчик-старик помолчал и странно хмыкнул.

— Вы знали? Нет, откуда… Я тоже не знал… что за те долгие годы, пока он брал в аренду бассейны, драил душевые, менял полотенца, чинил трамплины и трубы, он так и не научился — бог свидетель! — так и не научился плавать! За всю жизнь! Подумать только… За всю жизнь. Он никогда мне в этом не признавался. Я и не подозревал! А поскольку он сам перед тем скомандовал: «Равняйсь!» «Не дергаться!» «Не двигаться!» — я так и остался стоять, уставившись на закатное солнце. Даже ни разу не посмотрел вниз. Смотрел только вперед, как было приказано, по уставу… Мне было слышно, как он барахтается и вопит. Но слов я не разбирал. Слышал только, как он ловил ртом воздух, захлебывался, уходил под воду, пронзительно кричал, но я стоял навытяжку, подбородок вверх, живот втянут, взгляд направлен в одну точку, на лбу пот, губы стиснуты, ягодицы сжаты, спина прямая, а он все вопил, кашлял, захлебывался. Я все ждал команды «вольно». Он должен был прокричать «Вольно!», однако я этого не дождался. Что мне было делать? Я просто стоял, как истукан, пока не смолкли крики, пока волна не ударилась о бортик бассейна — а потом все стихло. Не знаю, как долго я простоял навытяжку: минут десять, может, двадцать, полчаса, только мимо проходил какой-то человек, увидел меня, заглянул в бассейн и как закричит: «О господи!». Потом повернулся в мою сторону — а он был из тех, кто знал нас с отцом, — и дал команду «вольно». Только тогда я заплакал.

Он осушил свой стакан.

— Понимаете, я не мог знать наверняка, что он не притворяется. Он и раньше проделывал такие штуки — нарочно, чтобы застать меня врасплох. Бывало, зайдет за угол, выждет, а потом выскочит и смотрит, прямо ли я стою. Или притворится, что идет в уборную, а сам только и думает, как меня уличить. Искал, к чему бы придраться, чтобы потом меня выпороть. В тот раз, стоя у бассейна, я думал, что это очередная хитрость. Вот я и решил подождать, чтобы убедиться… чтобы удостовериться.

Замолчав, он опустил стакан на поднос и откинулся на спинку кресла, погрузившись в собственное молчание и глядя в никуда поверх моего плеча. Выслушав эту историю, я напрасно ждал, что у него навернутся слезы или дрогнут губы.

— Ну вот, — сказал я, выдержав паузу, — теперь мне известна судьба вашего отца. А как сложилась ваша судьба?

— Как видите, — сказал он, — я здесь.

Поднявшись, он протянул на прощанье руку.

— Спокойной ночи, — сказал он.

Глядя ему в лицо, я видел того самого мальчика, который ждал команды пять тысяч дней назад. Потом мой взгляд скользнул по его левой руке: обручального кольца не было. Что это означало? Нет сыновей, нет будущего? Но я не решился спросить.

— Приятно было повидаться, — услышал я свой голос.



 

Читайте cлучайный рассказ!

Комментарии

Написать отзыв


Имя

Комментарий (*)


Подписаться на отзывы


Е-mail

Leo, 16 августа 2017

Я думаю что это драма. Не было никакого солдафона или замучанного мальчика. Это были отец и сын. И это был их способ общения. Мальчик был горд собой. А отец был сильным человеком. Ничем не хуже если бы он был философом пацифистом который не смог дать отпор или разбившимся прыгуном в воду.
Мне кажется просто грусть хорошая реакция на это произведение.

Martian, 19 февраля 2015

За убийство - полагается казнь. И не так важно, что герой казнил сам себя.
Отец мальчика - убийца. Живой души, детства, чувств, общения, тепла, творчества. Он калечит душу сына - а любой калека неполноценен. Особенно если ампутирована душа. И когда ему самому понадобилась именно живая человеческая помощь - погиб.
Мне не жаль отца мальчика.
Он получил заслуженное. Мне очень жалко мальчика - молодого-старого, и совсем одинокого во вселенной.

АнтиРБ, ответ вам.
Если вы не знаете слова "тоталитаризм" - то читайте википедию. А еще лучше - азбуку перед тем, как лезть в критику.
Тогда, может быть, не будете выглядеть таким дураком.
Грамматические ошибки особенно "украшают" ваш отзыв и показывают ваш уровень.

Рин, 10 декабря 2011

Иринка, об этом и так упоминалось, что у него нет кольца на руке, он не женат.

Иринка, 23 июня 2011

Напоминает ту притчу о мальчике,который кричал :"Волки!"...Когда они в самом деле обступили его,ему уже не поверили.
Я более чем уверена,что сын солдафона остался одинок...

Ванек, 9 марта 2011

иванка абсолютно согласен, когда вот так из-за корявого перевода теряется смысл прям выть хочется(тем более если английского не знаешь)

иванка, 15 мая 2010

Ужасно убогий перевод. По ходу текста много мелочей просто выкинуто. В концовке обрезано несколько абзацев, которые делают вывод более неоднозначным, чем кажется из русского текста. По-моему это преступление

майами, 25 апреля 2010

аня
тогда всякий человек - насилие над властью)

N-Say, 7 сентября 2008

Поучительно.

Евгения, 29 июля 2008

До какой степени нужно следовать слепым указаниям? Где заканчивается объективная воля и начинается мое субъективное волеизъявление? Когда можно перешагнуть запреты и законы?

"Добрые нравы иногда сильнее правильного закона"

, 26 июля 2008

Правильно, что этот рассказ вошёл в список рекомендованных. Очень даже правильно.

Дарья, 6 июня 2008

Этот жесткий метод воспитания нельзя считать только отрицательным. Есть дети с которыми так лучше... В этом рассказе отец выбрал ошибочный метод воспитания, потому что не потрудился даже разглядеть, что мучает сына. Отец жесток к своему сыну, слеп и заслужил именно такой смерти. Думаю сына не мучает совесть

Ольга, 24 мая 2008

Наверняка отец был уверен, что так проявляет любовь к сыну.....возможно, его так воспитывали самого.
А мы губим вернее всего именно любимых людей.....

Хром, 13 мая 2008

Привет АНТИ! не, мне не в кайФ, когда сентементальные девушки пишут "Ах, я плакала!" (я им не верю), тем более когда мальчики пишут "я дерьмо" (они меня раздражают). я не творю себе кумиров - кумиры плохо пахнут. и жизни я тоже никого не учу - на фиг?! я не настолько глуп. лет мне 22. но возраст не только сумма зим прожитых индивидумом, возраст - это нечто мешка накопленных знаний и опыта. все мои комментарии являются ТОЛЬКО моим личным мнением по поводу прочитанного произведения. КРОМЕ ЭТОГО. данный комментарий - это мой ответ на попытку НЕОБОСНОВАННОГО на меня наезда уважаемого АНТИ. я считаю, что у Брэдбери НЕТ не серых, не сырых произведений. не все среднеклассники - "недалёкие", есть и достаточно "удалённые" (может по причине удалённости они тебе и не заметны?). критиков я считаю духовными импотентами, которым хочется ..., но они не могут. поэтому и обсерают всё подряд и усердно - старательно ищут ПЕСЧИНКУ в чужом глазу, настойчиво не замечая в своём БРЕВНА. Анти, если я тебя ОБИДЕЛ - НЕ ИЗВИНЯЙ! на обиженных балконы падают. но я этого конечно не тебе,ни кому либо другому не желаю :) . музыку группы КИНО и песни ВИКТОРА РОБЕРТОВИЧА ЦОЯ я очень люблю и не считаю её музыкой "недалёких среднеклассников". я не думаю, что стихи Бродского "недалёким среднеклассникам" понятны. Я НЕ СОБИРАЮСЬ ОТСТАИВАТЬ ЛЮБИМОГО ПИСАТЕЛЯ, ПОТОМУ КАК МОЙ ЛЮБИМЫЙ ПИСАТЕЛЬ НЕ ЧИФИР, ЧТО Б ЕГО ОТСТАИВАТЬ. БРЭДБЕРИ В ЭТОМ НЕ НУЖДАЕТСЯ!

АнтиРБ, 12 мая 2008

Хром, а тебе в кайф, когда сентиментальные девочки пишут:
"Ах, я плакала!"
или мальчики "Какое я дерьмо!".
Я не творю себе кумиров и поэтому мне лет, наверное побольше чем тебе. А жизни я здесь никого не учил и тебе не советую. Моя критика отдельных произведений Брэдбери началась с того, что некоторые его сырые вещи насаждают в систему среднего школьного образования. "Недалеких" среднеклассников тошнит от твоих "сюрреализм", "тоталитаризм", но они воспринимают музыку "Кино", стихи Бродского и картины Дали.
Хочешь отстоять любимого писателя - аргументируй свои ответы не "..по любому...". И тогда на форуме, Брэдбери будут поддерживать не только сентиментальные девушки.

Хром, 12 мая 2008

понимаешь, Анти - Брэдбери символист. и любому сюрреалисту - художнику, Брэдбери - художник даст фору на 100 шагов вперёд. а смысл "данной картины" в том, что тоталитаризм - не только жесток и губит людей, но и в том, что главный засранец этого строя рано или поздно захлебнётся своим же гавном. извините уж. да только никому уже от этого не будет не холодно, ни горячо. к сожалению. а насчёт - ОДИН В ПОЛЕ - ВОИН! - по любому!!! КАЖДОМУ СЕБЯ, как поёт Лёха Никонов из группы ПТВП. а вместо того, что бы усиленно заниматься критикой чужих ПРОИЗВИДЕНИЙ (уж коли ник взял АнтиРБ - этим ты и занимаешься. интересно сколько тебе лет?) делай что нибудь своё, да старайся шоб не стыдно было самому. чё то злой я сёдня. помедитировать надо :)))

АнтиРБ, 10 мая 2008

Безцельный, путанный рассказ. Не понимаю, почему такая неудачная работа рекомендована к прочтению.

Лимон, 16 апреля 2008

А вообще грустно. Я до этого читал другие рассказы. Было светлее!

Виолетта, 14 апреля 2008

да, действительно, человек очень хрупкое создание, особенно хрупкое перед родителями. Мне кажется, он даже не столько боялся отца, сколько хотел, что тот его хоть капельку любил, а послушание было единственным способом.
Так жаль этого мальчика, что даже своей смертью этот урод отравил ему всю последующую жизнь....

Сmd, 24 марта 2008

трагедия ограниченности, и насилия вечна и раскрыта тут очень мощно...такое не то, что не случается в жизни, а случается пожалуй сликом часто...тот кто это не видит, вряд ли увидит прочитав рассказ...а тот кто видит ничего нового в ней не подчерпнет...Бредбери писал не для того, что б поднять эту проблему, а для того, чтоб заставить задуматься как раз о следующих 30 годах...

RиNа, за 3 часа можно сломать человека на всю его оставшуюся жизнь...причем любого...

Павел, 9 марта 2008

> А может, он просто сунет себе в рот пистолет и таким способом, единственно доступным, убьет отца?

Вот это сильно!

RиNа, 9 марта 2008

а по-моему,это бред,хотя может что-то я и не поняла.Не знаю.Вот только...пять тысяч дней-это далеко не три десятка лет,и даже не два...

Александра, 2 марта 2008

Это не просто рассказ. Можно сказать, что это притча. В реальной жизни похожие истории не редкость, к сожалению.

Хром, 2 марта 2008

ничего нового не скажу. рассказ хорош. очень забавен комментарий грома : )

sasha, 14 февраля 2008

Гром,а по-моему такое вполне могло бы случиться в реальности.Мало разве старых служак, выкинутых из армии за ненадобностью? Очень тонкий психологический портрет, конечно, немного преувеличено, но вполне реально.

аня, 23 января 2008

Гром. в жизни такое , я думаю, бывало не раз. будет еще и на разные лады. "всякая власть это насилие над человеком"Булгаков.

Янак, 5 января 2008

как сержант останавливает поезд: "Поезд, Стой - раз-два"

Гром, 15 ноября 2007

Это просто рассказ.
Фантазия писателя.
Он же фантаст.
В жизни такого не может быть.

Роман, 2 октября 2007

Диктатура всегда заканчивает крахом для диктатора.

коля, 28 августа 2007

"Я не видел цвета дурней чем шар цвета хаки"
Наутилус

Ёлк, 24 июля 2007

А Вам не кажется, что это про тех, чьё детство и юность прошли при социализме, как в казарме. Именно поэтому нынешние "бизнесмены" - молодёжь. Те, кто сейчас "при делах" - учили нас жить "по коммунистически", сидя в райкомах и горкомах. И сейчас начинается то же - различные Якеменки и прочие холуи около власти промывают мозги нынешним молодым.

Vlada, 18 июня 2007

В каждом уставе случается сбой...

Amistad, 7 мая 2007

Очень понравился. Как всегда в стиле Рэя Брэдбери.

Abdulla, Tashkent, 15 ноября 2006

За что боролся, на то и напоролся.

Написать отзыв


Имя

Комментарий (*)


Подписаться на отзывы


Е-mail


Поставьте сссылку на этот рассказ: http://raybradbury.ru/library/story/84/2/1/